— Наверно, геологом быть очень интересно, — неожиданно сказала Маша. — Каждый день новое.
— Интересно только в песне, — возразила Дуся. У нее брат с полгода бродил по тайге с геологами. — В палатке прознобит, на воле комары изгложут, а то в тайге заблудишься — родную маму вспомнишь, скажешь, что мне, дуре, на печке не сиделось.
Нинка бесцеремонно оговорила ее:
— Ты, Дуська, клушка, тебе скорей надо замуж.
— Замуж и тебе хочется: вон как Вовочку обхаживаешь!
— Нашли о чем, — остановила Маша. — Давайте побыстрее, солнце к закату клонится.
И верно, дотоле палившее в спину Дуси солнце только и заглядывало косыми лучами в западное окошко. Нинка захлопала в ладоши:
— Получился! Получился!
Маша и Дуся глянули: на бумаге Грошев был как настоящий.
— Купаться! — крикнули от двери.
Дуся взвизгнула и отскочила в угол, Нинка лишь глазки сощурила, а Маша повела плечами. У крыльца стоял Гога и глазел в распахнутую дверь. Маша поняла после, как на нее смотрел Гога. Он был в серой, темной от пыли рубахе, пылью было покрыто его узкое, с длинным носом лицо, на веках чернели мелкие крупинки, губы окаймлял черный ободок грязи.
Дуся, успевшая одеться, пугнула его от двери:
— Что пялишь зенки, бесстыдник! Видишь же, мы в чем?
Гога смущенно сказал:
— Пошли купаться, там кузьминские трактористы.
— Что они нам, — Нинка захлопнула дверь. — Гога, нос я тебе не прищемила?
К вечеру стенгазета была готова. Ее повесили на наружной стороне стены. Доярки, спрыгнув с машины, гурьбой направились к газете. Они громко смеялись.
— Иии, сам Грошев, здорово! Вылитый он.
— Любка, тут про тебя!
Любка растолкала локтями доярок. После махала кулаками, пытаясь сорвать газету, Анна Кошкина удержала:
— Ты, Любка, не будь дурочкой, греха не оберешься.
— А что они? — чуть не плакала Любка-Птичка.
Во время дойки к избушке подъехал Грошев, глянул на стенгазету — потянулся пятерней, но остановил себя, сплюнул, покосился на голос Маши: «Ее затея, ну, погоди!» Не по-стариковски резко прыгнул в тарантас, затарахтели колеса.
Алтынов сказал Алексею, чтобы остановил «газик».
— На лугу посидеть хочется.
Лег на траву, блаженно закрыл глаза. Было пасмурно, но тепло. Так бы и лежал не знай сколько времени, лежал бы и ни о чем не думал; видно, устал день-деньской мотаться, и не молодой — пятьдесят пятый идет, в пояснице радикулит сидит. Вот чертова болезнь, врачи говорят: фронт отрыгнулся. Все на войну сваливают.
Когда Алтынов инструктором в райкоме служил, в половодье нечаянно вот в этом Осиновом долу искупался, пока до Малиновки дошел, заледенел. Грошев, что тогда председательствовал, увидел, какой он синий, сказал с состраданием: «С делами, что ли, без вас не управимся?» — «Надо», — лязгнул зубами Алтынов. Чуть ли не пол-литра водки влил в него Грошев, на горячую печь уложил и тулупом укрыл. Вроде отогрелся.
