Низовцев молча пододвинул ему письмо директора машинно-мелиоративной станции. Алтынов прочитал, пожал косыми плечами.
— При чем тут молочная ферма в Малиновке? Будут урожаи, будут корма, но не будет людей. Думаю дворы срочно приспособить под откорм крупного скота. Много народа не потребуется, Грошев справится с горсткой пожилых. Кстати, почему кирпич, припасенный на дом животноводов, ты истратил на дворы?
— Двухэтажный дом животноводов не понадобится, коли откормочная ферма будет.
— Андрей Егорыч, не путай меня, знаю, что не откормочник строим, я все-таки секретарь парткома, говори откровенно.
— Что вы с Прохором Кузьмичом ныне? Тот — я председатель, ты — я секретарь парткома. Говорите как разумные люди, — Низовцев встал, подошел к окну. — Ах, дождь. Шумит, не перестает… О строительстве, ты знаешь, решение общего собрания мы не имеем право отменять.
— Все мы можем, Андрей Егорыч.
— Тогда будет произвол…
— Иван Ильич, у вас в кабинете звонит телефон, — крикнула от порога рассыльная.
Низовцев слышал, как слишком громко Алтынов щелкнул замком, как слишком резко хлопнула дверь кабинета, но не это занимало его, он был поражен сообщением о том, что Антонова уехала. Спохватился: в сущности Алтынов ничего не сказал, а он не спросил, куда уехала Антонова и кто коров ее доит, и заспешил к Алтынову.
Тот, насупившись, рылся в бумагах.
— Иван Ильич, куда Антонова уехала?
— По слухам, на Урочную.
— Кто коров доит?
— Дочь.
— Значит, мать ждет, — с облегчением вздохнул Низовцев. — Да, разучились мы, Иван Ильич, говорить с людьми.
— Может, ты, Андрей Егорыч, разучился, не спорю. После того как сбежала передовая доярка, после того как мне вот выговаривает второй секретарь — там уже знают, — он кивнул на телефон, — я могу поверить, что ты разучился говорить с людьми.
Низовцев побагровел, отступил к двери и, сдерживая себя, попросил:
— Иван Ильич, вернется Антонова из бегов, пожалуйста, побеседуй с ней.
Вскоре после холодных дождей Егор попросил у Грошева лошадь съездить на Урочную за шифером. Шиферу Егору не удалось купить, и он, злой, стал собираться домой. У вокзала он увидел Прасковью. Куда злость делась, закричал на всю прогонную улицу:
— Паша, ты случаем не домой?
— Ага, — сказала она, подходя к подводе, — возьмешь?
— Пашка, черт, скучаю по тебе, сам шебутной, но баб люблю хороших. — Егор обнял ее. Она вырвалась.
— Огонь ты, Егор, а живешь с болотной лягвой.
— Постой тут, за лошадью пригляди, — заспешил вдруг, — я в магазин сбегаю.
