— Кто это?
Айзека вздохнул:
— Дочь моя.
— Твоя дочь?
У приезжего мелькнула мысль, не смеется ли над ним Айзека, но эта мысль была лишь мгновенный укол самолюбию и гордости и потухла в мозгу, едва родившись и никак не отразившись на лице приезжего. Но если он не смеется, так что же это такое?
С какою-то натугой он смотрел на Азейку.
— Дочь, — повторил Айзека. — изволите видеть, она немного не в своем уме…
— Сам ты, холоп, не в своем уме, — обиженно сказал голос за перегородкой.
— У Азейки глаза стали вдруг испуганные, и он воскликнул:
— Ваша милость! Не подумайте, чего. Ей-Богу, она мне дочь. Вот вам крест.
И он перекрестился, уставившись в глаза приезжему, и старался не мигать, чтобы приезжий видел, что он ничего от него в уме не прячет.
Иногда человек говорит одно, а глаза его говорят другое, и тогда человек прячет глаза. Айзека не хотел этого.
— Вот вам крест, — повторил он.
И хотел перекреститься.
Но приезжий поймал его за руку, уже поднесенную ко лбу, и отвел руку вниз.
— Будет, — сказал он презрительно, — я вижу, что не врешь.
Айзека чуть-чуть побледнел и закусил губу, так как вспомнил кое-что про приезжего. Про него рассказывали многие бывавшие здесь еще при «царике», что он занимается «ведомством».
То, что приезжий не дал ему сотворить крестного знамения, он так и понял, что это ему неприятно.
Он, однако, сейчас же совладал с собой.
— Все село знает, — сказал он, — спросите кого хотите. Она у меня — дурочка… Тут немного не так.
И он повертел пальцем против своего лба, очень большего и переходившего непосредственно в лысину.
Но на лысине у него выступил пот, как роса, потому что он не переставал думать о том, что приезжий не дал ему перекреститься. Он смотрел на приезжего теперь уж совсем иначе, чем смотрел раньше, и ему стоило немалого усилия, чтобы не отступить от него хоть на полшага.
Жуткий страх вдруг вполз ему в душу и обдавал холодом.
— С чего это с ней? — спросил приезжий.
Айзека опять вздохнул, опустил глаза и сказал угрюмо:
— Поляк один от Сапеги нехорошо сделал.
— Как нехорошо?
— Так нехорошо… Как нехорошо делают с девушками.
— А! Ну?
— Ну, она и пошла… Вот спросите, кто она, — скажет: королевна. Это он ее так звал…
Айзека махнул рукой и стал еще угрюмее. Теперь он глядел в сторону. Но он говорил правду. Он никогда никому не смотрел прямо в глаза, когда его спрашивали про это…
— Что-ж он ее бросил, что-ль?
— Известно, бросил! Зачем она ему?.. За перегородкой тихо, как раньше, зазвенели струны.
