Она взглянула на это место осторожно, чтобы не порезать пальцев, взяла рапиру в обе руки и покачала отрицательно головой.
Поставив рапиру там, где она стояла раньше, концом на полу, а рукояткой к столу, она сказала:
— Но я не знаю по-латыни. Это ведь по-латыни?
Молчанов не понимал, что с ней сделалось такое. Она не отходила прочь и стояла возле него, может быть, даже несколько ближе, чем это дозволяется приличиями… Но ведь всего пять или десять минут назад она смотрела на него, издали, вся тусклая и поникшая.
Он сталь пить вино.
Она сказала Филину:
— Отец, ты ведь знаешь по-латыни.
Но Филин поднял к лицу руки, вздернул плечи и взглянул на рапиру такими глазами, будто она была живая и вот-вот сейчас прянет как змея и укусить.
Молчанов снова, как раньше, вынул свечу из подсвечника, нагнул и осветил рапиру.
— Читай! — сказал он Филину.
Тот присел на корточки и стал разбирать, что было выгравировано, на этой длинной стальной иголке, еще недавно обагренный человеческой кровью.
Светя Филину, Молчанов смотрел на Сару снизу-вверх.
Такой прекрасной, казалось ему, она никогда не была.
Вдруг Филин вскочил на ноги с сдавленным криком и с исказившимся лицом и замахал на рапиру руками уже теперь совершенно, как на живое существо, внушавшее ужас больший, чем если бы в самом деле на него прянула змея.
Потом он остановил почти безумные глаза на Молчанове.
— Я это знал, — сказал он, пятясь от него, — но я не думал сейчас…
Он был бледен, и у него вздрагивали губы.
Секунду спустя у него стали быстро вздрагивать веки, словно он хотел заплакать.
— Бедный, бедный пан! — произнес он, глядя на Молчанова.
Молчанов вылил остатки вина в чашку отпил из неё немного и сказал тихо, посмотрел на Филина:
— Пусть выпьет и Сара.
Но он замахал руками.
— Ой, Сара! Ой, отходя от него Сара! Разве для того я тебя увез сюда, где столько церквей, что весь город похож на монастырь…
— Что-о? — крикнул Молчанов и даже привстал немного. — Ты?.. Жид?
— Ну что-ж, что жид? — закричал он. — Но здесь не может быть христиан Пандурских, потому что этот народ не знает, как следует даже своих молитв. Вы думаете, где родилась эта ваша проклятая наука о… Да вы знаете о ком… Она родилась в римских монастырях, потому что там слишком много размышляли о нем и слишком много о нем написано книг… И он вылез из этих книг, как паук.
Но Молчанов стукнул кулаком по столу, и он сразу умолк.
Он опять заговорил, словно собирался заплакать:
— Бедный, бедный пан!
