Споро пошло гулять по свету найденное богатство. Разбогател купец: был Афонька-Канашкин стал Афанасий Никитич. Вот тут-то дурь купеческая и поперла вширь. Выстроил Афанасий посреди города белокаменные палаты и открыл первый в этой местности краеведческий музей. Чтобы пополнить начальную экспозицию снарядил меценат кругосветное плавание и отплыл из Одессы в Константинополь, после до Индии дошел, а на обратном пути посетил Иерусалим.
И понавез Канашкин из дальних краев всяких восточных диковин, смешав по невежеству века и эпохи. И лишь с расцветом подлинной истматовской науки всю его коллекцию хорошенько разобрали и систематизировали, вот тут-то и обнаружились удивительные вещи. Оказалось, что нашел Афонька в горах древний клад времен хазарского каганата.
От его первоначальной коллекции нерушимо сохранились только десяток монет, греческие чаши, диски, русский меч и золотая княжеская гривна с отделкой «волчий зуб». То есть хазарский клад на добрую треть оказался греко-славянским. Тем не менее, принадлежность коллекции попеременно взялись оспаривать друг у друга наследники русов и хазарские претенденты. К тому времени украинское Триполье уже признали семитским очагом культуры, а Афонькин клад все еще оставался ничейной сахарной косточкой, и стояла эта кость в глазу научной общественности неприличным особняком, как ферт какой-то, право слово…
Суточное дежурство в Афонькиных палатах среди глиняных черепков, скребков, стрел и дротиков всегда считалось среди охранников самым спокойным. Все ценные экспонаты уже давно переправили в запасники столичных музеев, иконы вернули церкви, остальное распродали и раздарили, но музейные витрины, тем не менее, не пустовали, и табельный ПМ милиционерам, заступающим на дежурство, аккуратно выдавали.
Суточный наряд «Краюхи», так называли между собой Краеведческий музей бойцы вневедомственной охраны, состоял из двух милиционеров. В тот день в музейных палатах держали оборону сержант Пушкова и рядовой Галкин. По негласному распоряжению чересчур осторожного начальства женщин, а особенно молодых и хорошеньких не назначали на удаленные объекты с напарником мужеского пола, но для Пушка волей-неволей делали исключение.
Как обычно около десяти утра напротив музея остановился грязненький, местами проржавевший уазик, из его пропахшего табачным дымом нутра вывалились бойцы с сумками наперевес – однообразие службы скрашивал усиленный паек. Старший надавил на звонок, подмигивая напарнику.
