Когда вы перекроете нам скудные рубли,
Мы станем жить без роялти, на то,
что сберегли.
Когда вы запретите работу нашу всю,
Мы выедем из сити и станем жить в лесу.
А вы, как подобает клирику, отнимете у нас
печать —
Тогда мы перейдем на лирику и будем
вслух кричать.
А вы нам запретите лирику, когда вам
надоест, —
Тогда мы перейдем на мимику, мы перейдем
на жест!
Вот так они всегда, всегда они —
на гребне, на волне:
Им кажется, что мы в нокдауне, —
а мы еще вполне!
Среди неутомимой злобности, прямой,
как ход ладьи,
Всегда себе отыщем области, где можно
быть людьми.
Пусть это даже будут лекции, лазанья
и кутья,
Пусть это даже будут секции вязанья
и шитья,
Хотя все это поношение и ваш немолчный
скрип —
Источник самоутешения: когда б не вы б,
то мы б…
Как много бы всего мы сделали, к усладе
ушей и глаз,
Когда бы мы от вас не бегали, не знали
вообще о вас!
Хотя иные ваши келари завоют, только
тронь,
Что мы бы ничего не сделали, когда б
не ваша вонь.
Тогда вы нас совсем притиснете, как делает
весь восток,
А мы, хотя и будем при смерти, начнем
свистеть в свисток.
А вы тогда уже поймете, что вышел вам
облом,
И просто нас тогда убьете – а мы тогда
помрем.
И сразу вы тогда отменитесь, поскольку
мир суров,
Изменитесь и обесценитесь, как дыры
без сыров,
И все, что выше перечислено – и почва,
и народ, —
Все сделается так бессмысленно, что Бог
его сотрет.
