Неужель ничего не останется
Где-то там, в директории хоть?
Даже гений, наивно уверенный,
Что поэтика выше носков,
И несчастный присяжный поверенный,
Похороненный в городе Псков,
Под плитою забытой, замшелою,
Заставляющей вскрикнуть сквозь сон —
Что я делаю, что я здесь делаю! —
Зуккенсон, Боже мой, Зуккенсон!
Правда, кажется даже бессмысленней
Сохраненье на тайных складах
Этой всей – чем наглей,
тем бесчисленней, —
Запыленной в бессчетных годах,
Этой лезущей в окна материи,
Каждой осыпи, каждого пня,
Каждлй туфельки, каждой бактерии,
Каждой гадины вроде меня!
Что такого бесценного вызнато
Этой бурной, зловонной рекой,
Надоевшей уже и при жизни-то,
А посмертно вообще никакой?
Дуры, воины, сивые мерины —
Что за пошлость беречь этот хлам!
И конечно, присяжный поверенный:
Танненбам, Боже мой, Танненбам!
