Когда с верховной должности
снимали Хруща,
он молвил на собранье братвы:
– Вот вы меня снимаете, руками плеща
тому, какие храбрые вы.
Но если я отправлюсь бродить-кочевать,
преследуем и плохо одет,
Меня хоть пустят переночевать,
а вас еще, может быть, и нет.
Россия – большая, холодная страна,
особенно ближе к январю.
Тут статус не важен, и слава не важна,
про деньги уже не говорю.
Не важно, какая прислуга и кровать,
не важно, афера или труд,
А важно, пустят ли переночевать,
как только все это отберут.
Когда я с работы карабкаюсь домой —
еще хорошо, что не с сумой, —
Все чаще я думаю просто: «Боже мой»,
ежусь – и снова: «Боже мой».
Какой ужасный ветер, какой ужасный ветер!
Осени черный океан!
Куда стремится Фауст, о чем страдает Вертер,
кого еще хочет Дон Гуан?!
Мы все еще жаждем кого-то подчинять,
планируем что-то отжимать —
А важно только, пустят ли переночевать,
пустят ли переночевать.
В России холодает к началу октября, и вот
что надо помнить о ней:
Чем горше досталось, тем проще отобрать;
чем легче досталось – тем трудней.
Талант не отнимешь, породу не отнимешь,
характер и пятую графу,
А дом или деньги, работа или имидж
вообще отбираются, как тьфу.
Тогда уже не важно, умеешь ты кивать,
ковать или деньги отмывать,
А важно, пустят ли переночевать,
пустят ли переночевать.
Я много трудился бессмысленным трудом
в огромной и холодной стране.
Я вряд ли куплю себе прииск или дом,
но главный мой приз уже при мне.
Я плохо умею кастрюли починять,
получше – страшилки сочинять,
Но меня здесь пустят переночевать,
пустят переночевать.
Сначала, как водится, станут очернять,
позже предложат линчевать,
Но меня здесь пустят переночевать,
пустят переночевать.
Чучелу пора себя переначинять,
надо с чего-то начинать,
И меня здесь пустят переночевать,
пустят переночевать.
Но тем и смущает Россия, отче-мать,
большие, холодные места, —
Что всех без разбору пускает ночевать,
буквально девяносто из ста.
Ее благая весть, врожденная болесть,
привычка поживать-наживать —
Сперва растопчут честь, отнимут всё, что есть,
а после пустят переночевать.
Входишь в избу, в ее копоть и резьбу —
а там нас уже не сосчитать:
Всех пугал и чучел, и всех, кто меня мучил,
пустили переночевать.
Здравствуйте, здравствуйте,
не стесняйтесь, пьянствуйте,
подкиньте березовых дровец.
Мы пучились, мы мучились,
соскучились и ссучились,
и вот где мы сошлись наконец.
Иди сюда, болезный,
башку на чан железный,
ноги под черный табурет,
Такая буря на дворе,
