Последней, острой, нервной красотой
С мечтательным и хищным выраженьем.
Все нараспашку, навзничь, напоказ,
Все веет размножением и разложеньем.
Повсюду жгут листву. В ее дыму
Мучительно бродить по одному:
Всё – по два.
Но ясно, что не выйдет ничего:
Всё напоказ, и все обречено.
Всё будет подло, медленно, черно,
Бесплодно.
Все рвется умирать и истреблять.
Природа, как накрашенная …,
Невинна.
О тупике кричит любой пустяк,
И летом тоже так. Но летом так
Не видно.
Под окнами – дворовый стадион.
Всеобщей суете под стать и он:
Часами
В футбол гоняет цвет пяти дворов.
Аплодисменты, свист, кричалки, рев —
Всё сами.
Чрезмерен каждый выкрик,
каждый штрих —
Как поцелуй с оглядкой на других;
И, краем
Сознания – «Наш век не так тяжел:
Да, всё вразнос, а мы еще в футбол
Играем!»
И точно так в прощальный свой расцвет
Шевелится и шепчет всякий бред
Держава,
Которая, как старое «пежо»,
В закатном свете выглядит свежо,
Но ржаво.
Листва шумит, хотя уже суха.
На всем кресты, зияние, труха,
Как будто на машинке буква «Х»
Залипла.
И в кабаке, и в доме, и в мозгу
Всё голосит: «Я буду! Я могу!» —
Но сипло.
Всё кончится, иссякнет и умрет
Без смысла и трагических высот.
Всё выродится в скверный анекдот.
Нет времени честней, чем бабье лето,
И если я люблю его-то вот
За это.
