Но Кате Зонтиковой, вероятно, не доводилось слышать сей идиотской истории. Поэтому она кокетливо объяснила:
— Виктор Сергеевич, какой же это пингвин? Скажете тоже, правда. Это библиотечный попугай.
— Библиотечный, — хмыкнул Милосадов. — Это что же, порода такая?
— Ах, ах, ах! — сказала Катя Зонтикова, выгибаясь. — Ах, Виктор Сергеевич, вы шутите!
— Ну а что не пошутить, пока молоденький? — удивился Милосадов, одновременно охватив ее всю одним цепким взглядом. — А зовут как?
— Соломон Богданыч.
— Господи! — снова изумился Милосадов. — Что за дурацкое имя!
Не хотелось с самого начала портить отношения, а то бы я ему, конечно, врезал.
Лично я своим именем горжусь. И появилось оно не просто так, а, как все в мире, имеет свою историю.
Тыщу лет назад, то есть буквально на другой день после того как Калабаров завел себе двух молоденьких птичек (одна — моя незабвенная Лидушка, другая — ваш покорный слуга), он пошел в баню. И в парилке познакомился с голым человеком без опознавательных знаков. Человек назвался Николаем Ивановичем, а когда стали одеваться, он, к изумлению Калабарова, извлек из шкафчика мундир майора внутренних войск — форму, чрезвычайно хорошо Юрию Петровичу знакомую по временам недавно завершившейся отсидки.
Но это не помешало их банному приятельству. За пивом разговор вился прихотливо и забрел на ономастику. Калабаров поведал малоосведомленному майору, что есть имена славянских корней — Славомир или Владимир. Много греческих — Андрей, например, равно как и Василий. Встречаются советского извода ранних годов: к примеру, Порес, что расшифровывается как «Помни решения съезда»; Лелюд — «Ленин любит детей» или даже Кукуцаполь, что вопреки явно мексиканской форме сохраняет яркое социалистическое содержание: «Кукуруза — царица полей».
«А остальные преимущественно библейского происхождения, — заключил Калабаров. — Что, еще по одной?»
«Это как же вы говорите — библейского?» — настороженно спросил майор внутренней службы Николай Иванович.
«Ну как. Из Библии».
«А Библию кто написал?» — совсем уж враждебно скрупулезничал майор.
«Библию создавали на протяжении многих веков», — завел было Калабаров, но тот перебил:
«Не надо крутить. Евреи ведь писали, да? — Мне бабушка говорила».
«Ну разумеется, — недоуменно кивнул Калабаров. — Если Библия в своей основе — это история еврейского народа, то кто, спрашивается, мог еще ее написать?»
«И какие же это имена?»
«Пашка да Венька. Захар да Михаил. Иван да Марья. Ну и еще миллион».
