И сразу — наглядный пример: из–за развешанных в кузове деликатесов грузовик пах, как бакалейная лавка, а Ли Хан вечером овсянку сварил.
— Издеваешься?
— Надо израсходовать продукт! Завтра рис сделаю.
— Отлично!
Тут главное — не вспугнуть. Пусть делает! Моих–то кулинарных талантов больше, чем на овсянку, все равно не хватит, а мешать полученные от скотоводов вкусности с надоевшей крупой казалось мне кощунственным. Ну, брынзы покрошить — еще туда–сюда, а как быть с сальчей? Это ведь не просто сыровяленая колбаса, ударом которой можно убить как дубинкой! Каким–то хитрым трюком (от объяснения которого мне селяне уклонились) каменной твердости говядина превращается в мелкозернистую массу, тонкие ломтики которой просвечивают насквозь. Зубам они оказывают ровно такое сопротивление, какое необходимо, чтобы кусочек можно было со вкусом пожевать. Шорох, навязчивый как зараза, не смог найти в своей бездонной памяти точного аналога моим ощущениям. Причем, хранится это чудо до года, если не мочить. Почему его в Ингернику не возят?
Скоро выяснилось, что хитрый белый все предусмотрел: на следующий день мы увидели первый за все путешествие постоялый двор — солидное и ухоженное строение. На его стенах красовались вполне рабочие отвращающие знаки, буйная южная зелень взбиралась по стенам до самой крыши и с этого ковра тут и там свисали полупрозрачные виноградные гроздья. Ли Хан не стал жаться, снял нам две отдельные комнаты и заплатил прачке за то, чтобы привести наши вещи и постельные принадлежности в цивилизованное состояние. На ужин подавали острый салат и лепешки с сырной начинкой, которые при укусе сначала тянулись, как мягкий каучук, а потом наполняли рот нежно–сливочным вкусом, отлично подходящим под местный травяной чай. Кажется, Са—Орио начинает мне нравиться.
Ли Хан преобразился. Куда девался замызганный оборванец, спасенный нами от разбойников или терпеливый наставник полоумного Ахиме? Миру предстал солидный мужчина средних лет, полный неторопливого достоинства, общительный без навязчивости и в меру самодовольный. С первого взгляда обозвать его белым язык не поворачивался. Здешнему хозяину он представился купцом из портового города Миронге, недавно открывшим лавку в Тусуане. Это разом объясняло и наше появление здесь, и странный транспорт, и глупые вопросы о дороге на Арх–харам. Ну, заблудились приезжие, с кем не бывает! Мои странности и невнятная речь тоже оказались списаны на чудаковатость приморских жителей. Хорошо! Общение с местными стало исключительно тесным и непосредственным. Не заслоненные спинами армейских экспертов, не искаженные магией, са–ориотцы оказались жизнерадостными людьми, полными кипучей энергии, не такими крикливыми, как все виденные мною каштадарцы, и очень увлекающимися. Своими делами они занимались непременно в компании по двое–трое, а часто еще и с песней. По началу вид трезвого человека, идущего по дороге и горланящего в свое удовольствие, вызывал у меня замешательство, но я быстро привык. Экзотика, разница культур!
