— Да куда тебе! Сама схожу. Сейчас постелю только. Ложись. Эк тебя щеночек ухайдакал, покормлю сейчас.
— Лечь бы, — согласилась отупевшая от усталости Маруся. Лежала не в силах оглядеть комнату, слушала завывания кота и звон посуды, дребезжавшей после Нюриных шагов.
Засыпая, Маруся вспомнила Риту, но злиться уже не было сил.
Проснулась Маруся от крика. Ярко краснела на солнце герань в кастрюле на подоконнике. Непривычно низкий потолок…
— Я тебе, окаянная, оставь Катьку. Пусти Катьку, о, окаянная. Пусти, уродина! Маня! Маня!
Только Маруся спустила ноги с кровати, а уж Нюра вбежала в грязных туфлях в комнату. «Должно быть, из хлева», — подумала Маруся.
— Беда, Маня! Твой щеночек…
Маня выскочила бы в ночной сорочке, да хорошо Нюра плащ старый на неё накинула.
Симба и стройная козочка лежали рядом. Лежали, крепко обнявшись и тяжело дыша, словно два друга после долгой шутливой борьбы.
Маруся потащила за кожаный ошейник Симбу, а Нюра за обрывок верёвки — козу.
Уставшая от непривычной работы Симба тут же заснула, а у козы просто с перепугу сил не было отойти в сторону.
Привязав козу на лужке за калиткой, Нюра вернулась к сестре. И как-то виновато, словно оправдываясь, сказала:
— Выхожу я, а твоя собачка, что б ей неладно было, Катьку к забору привалила и жмакает. Я и прутом стегала, и за хвост оттягивала. А собачка лапищами Катькину шейку обхватила и давит.
— Уеду я завтра, Нюра.
— Ты не расстраивайся, Маня, — поглядев на сестру, успокоила Нюра.
— Зачем тебе неудобства?
— И не думай, не пущу. Надумала! Из-за пса, — искренне и возмущённо сказала Нюра. — У меня цепь от коровы осталась. Сейчас мы его к сараю привяжем — спокойно будет.
— Непривычная она к цепи-то, — забеспокоилась Маруся.
А Нюра, не слушая, говорила:
— Сейчас завтрак сделаю. Часов семь поди. И пёсику каши с салом наварю.
Смолчала Маруся, не стала говорить: «Не станет Симба есть кашу. На мясо ей зоопарк деньги дал». Не понять деревенским этого — осудят. Собаку, мол, и мясом кормить. А сказать сестре правду не могла тоже. Мол, к родной сестре, да с диким зверем. Иль зверь дороже сестры. Смолчала. «Уеду завтра!» Ну, Рита… что я сделаю…
— Привет городским!
— Феня! — ахнула Маруся. — Подружка… Как ты изменилась.
— Да ты, вроде, тоже, Мань, чуток повзрослела.
Женщины и смеялись и плакали. После житейских расспросов Феня спросила:
— Ктой-то у тебя, Мань? Я из окна видала, как он козу тискал.
— Да щеночек сына, — краснея от вранья, пробормотала Маруся.
