тебя чему-то научить?
Я покачала головой. Не знала. Что я могу ей ответить? Даже то, что на несколько
мгновений она стала такой нежной, меня не успокаивало. Скорее такой жест с её стороны
унижал меня.
- Вы в этом не виноваты, сестра Мирна, - она опустила руку. Мы обе знали, в чём она не
виновата. Все те Прорицательницы, которые умерли. Даже если их и считают святыми,
посланницами богини Фейи, империя не видит в нас ничего, кроме рабов.
На её глазах блестели слёзы. Сестра Мирна отвернулась от меня и подняла свой
подбородок.
- Послушай меня внимательно. Используй свой дар так сильно, как только можешь, ведь
теперь это твой долг. Иначе, Соня, на твоих руках будет кровь больше, чем нескольких
Прорицательниц.
Её предупреждение не придавало мне решительности. Она говорила о Даше и Кире. Мы
обе понимали, что теперь девочки только под её опекой. И, если меня казнят, как Изольду, император доберётся и до них.
- Обещаю, - сказала я.
И теперь, когда я стояла в ожидании тройки, я повторила это снова, хоть сестра Мирна
уже и не могла услышать меня – она стояла поодаль, вместе с Кирой и Дашей. Вторая
подняла на меня взгляд и улыбнулась самой нежной улыбкой. Она самая младшая из всех
нас, поэтому должна подбадривать меня и успокоить сейчас, когда я нахожусь в упадке и
в таком же упадке оставляю её я.
Я помахала ей, заставляя себя запечатлеть её улыбку. Я дала клятву и Юлии, и Даше, и
Кире. Я могла бы стать лучшей Прорицательницей. И, если это означает оберегать
императора и всю его династию, законы которой сделали мою жизнь такой, какой я её
знаю, жизнь, в которой меня отобрали у родителей и отправили к Ромска. И, если весь
этот путь не был пройден зря – я сделаю это.
У Юлии, в лазарете, я взяла ту статую Фейи и положила в свой багаж – вещи умещались в
старую наволочку. Деревянная статуэтка будет мне напоминанием об обещании, которое я
дала.
Мои колени затряслись, когда Антон вывел тройку. Я почувствовала, как сильно устали
лошади. Это они, уставшие от путешествия или просто моя усталость? Последний раз,
вдыхая воздух этого места, я медленно прошлась рукой по черной ленте вокруг запястья, по знаку моего траура.
Сумерки сгущались. Порыв холодного ветра прошел сквозь моё тонкое серое платье,
бывшего не более чем платьем больного, которого отправляли в лазарет. Это платье
должно было быть на Юлии. Я должна была оставить его, чтобы именно в нём её и
похоронили, но сестра Мирна настояла, чтобы я носила его в Торчеве. Это было лучшее, что мог предложить монастырь. Естественно, другие мои украшения и вещи были
