– Конечно! Не оставлю ее одну ни на секунду, можешь не волноваться.
Я подхожу, чтобы погладить его по щеке. Карл задерживает мою руку, в его глазах – благодарность. Он не говорит этого вслух, но я понимаю, чего он боится – что его мать придет в себя, а рядом никого нет. И что она может умереть в одиночестве. Я знаю об этом, потому что пережила это с Алексом. Когда чувствуешь себя виноватой за то, что отлучилась в туалет, и боишься пропустить малейшее колебание кривой на экране… И я еще раз повторяю, что не отойду от кровати ни на шаг, что Бренда скоро проснется и все будет хорошо. Странно произносить слова, которые в свое время мне было так неприятно слышать, но больше в голову ничего не приходит.
Карл отпускает мою руку, говорит, что скоро вернется и чтобы я позвонила, если будут хоть какие-то изменения. Я смотрю ему вслед, пока он не скрывается в лифте. Потом беру свой чемодан, поворачиваюсь лицом к двери, набираю в грудь побольше воздуха и вхожу.
Меня ждет зрелище, знакомое до мелочей. Несколько месяцев назад я уже переживала все это – с Алексом. Бренда лежит на кровати, на теле у нее – датчики, подключенные к монитору возле кровати. Единственное отличие – она дышит самостоятельно и ее лицо не закрыто повязкой. Какое-то время я стою на пороге, рассматривая обстановку, медицинские приборы, пока мой взгляд наконец не обращается к Бренде. Такое впечатление, что, прежде чем подойти к ней, сначала мне нужно было убедиться в том, что в палате все в порядке.
Я сажусь на стул для посетителей и с минуту смотрю на руку Бренды. Потом собираюсь с силами и сжимаю ее в ладонях. Бренда не реагирует на прикосновение, и я шепчу:
– Бренда, здравствуйте! Это я, Шарлотта! Я приехала!
Мне на глаза наворачиваются слезы, и я, всхлипывая, придвигаю стул поближе к кровати. Подношу руку Бренды к своей щеке, поглаживаю ее пальцы и тихонько повторяю то, что только что произнесла. А потом говорю, что она обязательно должна проснуться и выслушать меня, потому что мне так много надо ей сказать. Не знаю почему, но я боюсь, что времени у нас мало и Бренда может сыграть со мной ту же злую шутку, что Алекс сыграл с Карлом, – то есть внезапно умереть. Что ж, тем хуже для меня: придется рассказать ей все прямо сейчас.
Торопливо и сбивчиво я объясняю, какое это для меня горе – потерять ребенка; я люблю ее, Бренду, и не хочу, чтобы она умирала; вычеркивая ее из своей жизни, я пыталась избавить ее от лишней боли; все мои мысли были заняты малышкой, и я не хотела, чтобы страдал кто-то еще. Я рассказываю Бренде о своих сожалениях, которых ох как много; что я так и не догадалась признаться ей в том, что она была мне как мать; что нужно было все-таки написать ей это растреклятое письмо, потому что, если Бренда умрет, я буду злиться на себя до конца своих дней, хоть мне и без того несладко… Поэтому она обязательно должна жить, она так нужна Карлу. И мне тоже… Звучит нелогично, потому что последние несколько месяцев я не хотела общаться с Брендой, и все-таки это правда. Я не хочу, чтобы она умерла! Она должна жить. Должна побороть свой недуг!
