Джхалкари, похоже, услышанное устроило. Она протянула мне сломанную мурти, и я передала ее Кахини.
Но я не могла избавиться от мыслей о поломанной статуэтке Дурги. Я вытащила дневник и постаралась выплеснуть на его страницы свой гнев: «Из всех немногих вещей, которыми я владею, Кахини выбрала наиболее ценную для меня. Джхалкари, кажется, поверила, что это было случайностью, но я не сомневаюсь, что Кахини из тех людей, которые жалят преднамеренно».
Порой нам казалось, что мы являемся скорее придворными, чем телохранительницами, однако Сундари никогда не позволяла нам забыть главную цель нашего пребывания подле рани.
– Бдительность не дает превратить комедию в трагедию, – сказала она нам вечером перед тем, как мне предстояло впервые в жизни увидеть театр раджи. – Сегодня вам следует смотреть не на сцену, а на зрителей. Кто находится неподалеку от Ее Высочества? Нет ли у них в руках чего-нибудь подозрительного? Не вызывает ли подозрение то, как на рани смотрят? Ее беременность является угрозой каждому из претендентов на престол раджи. Не заблуждайтесь, думая, что способных на такое не существует.
Я думала, что она закончила, но капитанша лишь перевела дух и продолжила:
– Все вы должны быть настороже. Британцы завладели Бенгалией[69], Ориссой, Бихаром… Наш раджа взошел на трон Джханси лишь потому, что британцы одобрили его кандидатуру, но некоторые считают, что они ошиблись. Эти люди опасны. Они предатели. Нет смысла говорить вам, кто может пойти на союз с британцами ради того, чтобы избавиться от нашей рани прежде, чем родится наследник. Вы – дургаваси. Помните об этом.
Затем мы последовали за ней в покои рани. Госпожа вышла из гардеробной одетая в красное сари простого покроя. Золотая тика, спустившись с темных волос, пересекала лоб. Красный рубин, словно капля крови, спадал между бровей.
Мы помогли рани усесться в золоченый паланкин, который использовали во время официальных мероприятий. Сундари позвала стражей-мужчин рани, чтобы те окружили вместе с нами паланкин и его носильщиков. Получив место в первом ряду, я оказалась рядом с Моти и двумя мужчинами, которых прежде никогда не видела. Мы направились к барадари[70], театру, где ставились пьесы для раджи.
На ясном небе сияла луна, бросая серебристый свет на поросшие мхом камни мокрой улицы. Я ощущала легкое волнение, ибо никогда прежде не выходила из дворца так поздно. Ночные звуки отличались от звуков дня. Шелест листьев казался громче и был каким-то зловещим. Прежде я такого не замечала. Впереди нашей процессии сверкали сотни огоньков, маленькие, словно звезды. Когда мы приблизились к открытому павильону, где нас поджидали раджа и его двор, я поняла, что крошечные огоньки – это масляные лампы, свешивающиеся с потолка барадари. На полу были разложены подушки из золотой парчи. Я увидела раджу, весело смеющегося в обществе молодого человека в британской форме. Под крышей барадари собралось две сотни гостей, как индусов, так и британцев.
