Мать наших кусков не ела и говорила мне:
— Живи, Коленька, расти, да обиды не забывай. Веки-веченские так жить будем, если обиды забывать будем, — помни это. Ты молодой, а я…
Она не договорила, так-как серый старик — кашель — подошел к ней и схватил за горло. Но паровозы кашель заглушили. Бегали они то туда, то сюда, развозили солдат и обдавали платформу парами. Мать ежилась в тряпки и просила:
— Сыночек, сходи за кипятком, — озябла я.
Я пошел с худым солдатским котелком. Пока стоял в очереди у куба — слышу шум, свистки… Прибегаю, и… Мою мать раздавил товарный поезд, — сама, видно, на рельсы сползла. Взвыл я тогда по-собачьи, а Мухтарка подтянул мне.
И остались мы вдвоем на всем белом свете — Мухтарка да я, — две руки да шесть ног. А значило это: скитаться нам и скитаться. На другой день, с Мухтаркой, в уборной приехали в город.
— «Куда?» думаем.
Сами не знаем, куда пойти теперь. Пошли в улицы, а там какие-то ящики глазастые бегают, кричат на каждом углу и назад кровавым глазком поглядывают. Мухтарка мой совсем было струсил, хвост под брюхо спрятал, — будто бродяга палку под тулуп. Ходили, ходили мы с ним, а потом — нашли себе квартиру в мусорных ящиках и столовку в помойных ямах. Так и зимовали в городе. Зароемся в афиши, да в бумаги разные, прижмемся друг к другу и хорошо, — привыкли.
Вдруг, в одно утро, проснулись и слышим, — поют:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.
Я встал, высунул голову из ящика — вижу: идут… — Солдаты, рабочие… По снегу, по сугробам, — флаги несут… Обожгло.
— Заря, заря…
Они идут и кричат:
— Слабода, слабода!
— Ух, ты, на!.. — Слабодушка.
Мухтарка залаял на них. А солдаты кричали.
— Цыц, ты собака! Не лай… Нельзя на революцию лаять.
— Эй, малыш, айда с нами… Слабода-а!
— И — их, слабода! Гуляй!.. Все братья.
Интересно мне очень показалось, вылез. А ноги мерзнут. На ногах сидел в ящике-то, — в тряпки завернуты были. Как гусь, краснолапый, затоптался на снегу.
— Э, да ты босиком?.. По снегу нельзя ходить.
— Братцы, христосика нашли!
И меня окружили.
— Эй, христосик, на-те ботинки!
Солдат достал ботинки из вещевого мешка и дал мне. Три дня ходил с ними по городу. Спал у них в казарме, а Мухтарка на кухне околачивался, — кости обгладывал. А через месяц солдаты куда-то уехали. Сказывали, что на фронт, до города, «до Победного».
Сдали они меня в детский дом, потому что и меня народом считали, только Мухтарку на улице оставили. Хорошо было в комнатах, в палатах, койки белые, снежные. Тепло. За большими окнами сад, галки в нем, хорошо. Костюмчики барчуковские дали нам, ребятам. Обеды — каких я сразу не едал.
