Потом – тишина, наверное, еще более давящая, чем жалобы и плач кассира. Тома Пессен, Софи Шене и Леа Фронсак вопрошают друг друга взглядом, шепотом озвучивают вопросы, на которые никто не в состоянии ответить, изобретают гипотезы, не слишком оптимистичные, и те повисают в неопределенности относительно участи, им уготованной.
По прошествии двух-трех минут мать с сыном возвращаются. Мальчик толкает перед собой пустое кресло Жермен, которое и оставляет в шаге от заложников. Ему тоже досталось, судя по виду. Сработанная наспех повязка закрывает пол-лица, делая его неузнаваемым. Жермен Дэтти догадывается, что, помимо психологической травмы, у него на лице навсегда останется напоминание об этом отвратительном дне.
Алин снова берет пистолет и сжимает пальцами рукоять.
– Вы трое! – Она указывает на бухгалтера, рецепционистку и молодую мать. – Быстро встаете и следуете за нами!
– Что вы сделали с кассиром? – спрашивает Тома Пессен испуганно и подозрительно.
– Скоро узнаете, – холодно отвечает Алин.
Леа Фронсак заходится рыданиями.
– Отпустите меня домой, умоляю! – стонет она, окутывая Алин молящим взглядом. – Вы – мать, вы можете меня понять! Моему сыночку всего три, он остался один дома, и ему очень страшно! Умоляю! Я ничего не скажу, клянусь! Я вернусь домой и все забуду! Вы должны мне верить!
Мольбы не оставляют Алин равнодушной. Она отлично представляет, какие муки сейчас испытывает Леа. Страх, чувство вины, предположения одно другого хуже, ведь с мальчиком могло случиться что угодно… И тягостное ощущение беспомощности. Пожалуй, это единственное, что отличает их друг от друга. Алин испытывает тот же страх, то же чувство вины и так же мучается неизвестностью относительно будущего Тео. Но, по меньшей мере, она может еще попытаться ему помочь. И, чтобы защитить сына, ей нельзя рисковать. А освободить сейчас Леа – это риск.
– Да, я тоже мать, – хлестко отвечает она. – И, как мать, я бы никогда не оставила своего трехлетнего сына одного дома. Даже на пять минут.
Этот неистовой силы упрек обрушивается на Леа с жестокостью, присущей одной лишь правде. Опустошенная, молодая мать проваливается в протяжный стон отчаяния и тоски.
– Встать! – приказывает Алин, повышая тон, чтобы противостоять впечатлению, которое производит страдание Леа на ее материнское сердце, и чтобы заглушить ее стенания. – Тео, помоги этим троим подняться!
С ловкостью, которую еще пять минут назад в нем трудно было заподозрить, Тео помогает заложникам встать на ноги, после чего под угрозой пистолета Алин уводит их вглубь магазина. Подросток остается с Жермен.
