— Бабушка, — не удержалась я от восторженного отзыва, — мне такого чаю пить, еще не доводилось.
— О чем и говорю, — охотно поддакнула та, — я вот всю зиму сюда не хожу, так до того по нему соскучусь, что весной, как снег сойдет, чуть не бегом сюда ковыляю.
Я едва не спросила, почему прабабушка не ходит сюда зимой, но вовремя сообразила сама.
— А откуда ты воду берешь? — задала я очередной вопрос.
Бабушка возмущенно фыркнула в блюдце и оттуда выплеснулась половина содержимого.
— Ты дашь мне чайку попить или нет, — рявкнула она, — помолчи Христа ради хоть пару минут!
Затем бабушка степенно выхлебала три чашки чая, потом привалилась к стене и сказала:
— Давай-ка внучка потрудись, не все, задравши хвост по лесам бегать, помой хоть посуду, да чайник от сажи ототри. А потом, благословясь, избенку приберешь, и пойдем домой в Серебряное.
Она с явным удовольствием смотрела, как я сначала мыла посуду, а потом, сняв халат, чтобы не уделать его грязью, на коленках скоблила косарем деревянный пол.
— Ох, и ладная ты девка, — с довольной усмешкой сказала она, — от кавалеров отбою не будет.
— Да ладно, тебе бабуля! — застеснялась я и снова надела халат.
Прабабушка обвела взглядом посвежевшую комнатку, чайник, оказавшийся зеленого цвета и, расчувствовавшись, сказала:
— Ну, спасибо правнучка, уважила старуху, матери передай, не сержусь я на нее больше, прощаю за воспитание твое правильное. А сейчас пошли время, домой вертаться, по дороге родник покажу, где водица студеная ключом бьет.
Она прикрутила фитиль у керосиновой лампы, и мы очутились в темноте, только из открытого дверного проема голубоватым отсветом падал лунный свет.
Мы вышли на поляну и начали спускаться куда-то вниз. Не прошли и двух десятков шагов, как стало слышно слабое журчание ручейка. Но небольшой замшелый сруб, стал виден, только, когда мы подошли к нему вплотную. На нем, на четырехгранном гвозде белел деревянный ковшик. Из-под сруба бодро журчал ручей, невидимый в сгустившейся темноте.
— А вот и родничок, откуда я воду беру, — сказала бабушка, — а теперь идем дальше.
Мы прошли еще немного и уткнулись в камень, почти такой же, какой перенес нас в эту непонятную страну.
Бабушка тяжело вздохнула и твердо сказала:
— Теперь твоя очередь заговор читать. Пора самой учиться двери открывать.
Дрожащим от напряжения голосом я начала проговаривать намертво оставшиеся в памяти слова.
После первой же фразы я почувствовала, как вокруг меня ощутимо подрагивает окружающее, и становится плоским, как нарисованное. На миг я остановилась, но бабушкина ладонь крепко сжала мое плечо, и я продолжила заговор. Нарисованная картинка начала быстро переходить в надувающийся радужный пузырь, стенка которого вдруг открылась и проглотила нас.
