Раскаяние, истинное, возрождало в нём слабую надежду на благодушие своей умницы-жены.
Он смотрел, как из глаз Марины капают крупные слёзы, и продолжал свою собственную казнь.
– Марина, ты имеешь полное право презирать меня, простить такое очень не просто… – он замолчал, – но, если можешь, прости.
У Марины затряслись губы. Она открывала и закрывала рот, пытаясь что-то сказать, но слёзы душили её, и голос не слушался.
– Не говори ничего сейчас, у тебя есть время. Подумай. Я буду ждать, сколько ты захочешь… но… – он кашлянул, – если ты захочешь уйти от меня… я пойму. Разреши только хоть иногда общаться с тобой… как другу.
Марина завыла.
– Сёмушка… – только и смогла она выдавить из себя.
– И что? Ты вот так взял и всё ей рассказал? – спросил Костик и посмотрел на Семёна немигающим взглядом, чтобы не пропустить что-нибудь важное. Но потом не выдержал и моргнул, почему-то одним глазом.
– Да, – ответил Семён, глядя на пенные узоры в своей кружке.
Он вообще-то не любил все эти алкогольные посиделки, но на душе было так гадко, будто орава диких котов решила поточить об неё когти, и он решил напиться. Но друг Костя сказал, что просто так напиваться глупо, надо с толком, и уговорил его на баньку с пивом.
И вот уже второй час они обмывали и перемывали кости. И вот уже в который раз они возвращались к началу разговора.
Костик ещё немного потаращился на друга, потом выбросил здоровенную ладонь вперёд и пожал Семёну руку.
– Мужик! Уважаю. Я бы так не смог, – и мотнул головой.
Он был не столько пьян, сколько его разморило от жары и от пряного запаха дубового веничка.
– А она что?
– Плакала.
– Я думаю, она тебя простит. Она ведь любит тебя, как кошка! Ой, прости, – Костик зажал рот рукой, – я хотел сказать, что любая женщина, если сильно любит, простит.
– Подлость простить невозможно.
– Вот, если бы ты её долго «водил за нос» – это другое дело. А тут… Новый Год, праздник, шампанское, то да сё… со всяким могло случиться.
– Могло со всяким, но случилось со мной, – буркнул Семён.
– Ты же сам говоришь, она как будто нарочно тебя выбрала. А, если женщина что-то задумала, о-о, то тут, брат, держись! Это только кажется, что мы их выбираем. Нет, дорогой товарищ, если мы им не по нраву, то ничего и не получится. Как ты не ухаживай. Так, покрутит шуры-муры, пощиплет чуток, а потом в отставку. А вот, если ты ей люб… Меня вот, Ларка моя, так в оборот взяла – очухался, а уже женат! Вот так вот. Но я не жалею, ни в коем разе. Мне другой жены и не надо. У нас в институте такие крали ходят. Ого-го! И ноги, и попки… пираньи, одним словом. Ну, улыбнёшься им, пошутишь, но больше ни-ни. Работа – святое место, – Костик надолго задумался, потом почесал блестящий красный нос и вздохнул:
