Всего у нас было примерно сто человек: 30 детей, 28 родильниц, 16 беременных и 20 сотрудников.
Чеченец успокоил — мы никого не тронем, мы не будем делать то, что делают ваши солдаты. Разместились так: на первом этаже и в подвале — только чеченцы. На втором — беременные. На третьем — родильницы. На втором и третьем — по шесть чеченцев. Один совсем мальчишка — на вид лет десять. У него был автомат, весь заклеенный картинками из-под жвачек. Звали его Малыш. Другой был тоже паренек — лет шестнадцать. Еще двоих женщин видела. Одна — врач.
Чеченцы не сидели на месте. Постоянно ходили. Все двери заставили открыть. Были отдельные палаты, где они ели и спали. Но к нашим женщинам не заходили. Говорили, какие звери ваши сыновья и мужья. Они бы наших в роддоме убили. А требуем мы только одного — прекратить войну. Я спросила, что будет, если это требование не выполнят. Они ответили: «Вас убьют ваши же». «Но вас же, — говорю, — тоже убьют». «Умереть за газават — великая честь для чеченца, — ответили мне. — Ворвутся же солдаты сюда только тогда, когда нас уже не будет». Сказали еще, чтобы в подвал не ходили, не трогали шахту лифта — они заминированы.
Вечером началась стрельба. Это еще до штурма. Снаружи палили по роддому и повредили газовую трубу. В палатах стало невозможно дышать. Пришлось с согласия чеченцев срочно эвакуировать роддом. Перевела беременных в гинекологию — там теснотища, везде на корточках сидят люди. Побежала к Костюченко, стали звонить в город, чтобы перекрыли газ. Не сразу это горгаз сделал. Нам сначала даже отказывали — в городе, мол, жаловаться будут на перебои… Минут 20–30 уговаривали. Мы настаивали, какие жалобы, если в любую секунду может произойти взрыв.
Когда помещения проветрились, нам разрешили перевести женщин обратно. И только своих. Но мы прихватили еще шесть беременных, которые взяты были в заложники на улицах, и женщин с детьми, что по возрасту подходили.
В ту же ночь были роды. А свет не включишь. Стреляли с улицы. Хорошо, луна светила, да еще у хирурга маленькая лампочка имелась. Когда надо было в вену подключить раствор, он на короткое мгновение ее зажигал. Окна чеченцы не разрешали завешивать. Надо рожать — рожайте. Это же ваши будут стрелять. Так и рожала Лариса в темноте.
Роды были сложные, с кровотечением. Потребовалось переливание. А четыре флакона с кровью находились только в приемном покое. Пошла с сопровождающим. В приемном покое чеченцев было много. Они установили там крупнокалиберный пулемет. «Зачем кровь? Заложникам, больному? А… роженице. Тогда возьми».
