Варсус решительно смахнул со столика крошки и стал быстро, как пасьянс, раскладывать на нем карты:
– Так… Смотрим… Последний бой валькирий. Погибли Хола, Бэтла, Радулга и Малара…
С акварелей на Мефа смотрели знакомые лица. Художнику удалось запечатлеть их выражение до мельчайших подробностей. Так же точно схвачены были и движения. Даже копья нарисованные валькирии держали так, как всегда это делали. Бэтла, например, подгибала большой палец правой руки. Копья так не метают, но она метала, и никто не мог ее переубедить. «Я же попадаю!» – упрямилась она.
– Теперь Черная Дюжина! – сказал Варсус, доставая другую пачку рисунков.
Это была тоже акварель, но манера рисования здесь была иной – более жесткой, обостренной, даже, пожалуй, озлобленной. Если валькирий Варсус любил, то тех, кто был изображен здесь, ненавидел. Но ненависть эта была сложной, неоднородной и внимательной. Буслаева это даже слегка смутило. Страшно, когда ненависть бывает подробнее любви. Тогда она ее подменяет.
Ничуть не менее доскональным пастушок был и в изображении оружия темных стражей. Он не просто запомнил и подметил, кто чем вооружен. У каждого было схвачено самое уникальное, что есть у него в технике боя. Один страж был мрачен и злобно-решителен; другой, напротив, отрешен, флегматичен, расслаблен; третий казался притаившимся скорпионом.
– Смотрим! – продолжал Варсус, уверенно перекладывая карточки. – Вандол убил Радулгу. Убит Радулгой. Таким образом, Радулга отомщена. Убираем…
Обе карточки были мгновенно перевернуты.
– Далее! Кнор застрелил Бэтлу. Убит Прасковьей. Бэтла отомщена… Прочь Кнора! С него нам больше ничего не взять.
Еще две карты исчезли.
– Малара убита Юмом. Убила Юма. Убираем!.. Это у нас кто? Динор. Динор ранил Гелату. Сама себя исцелить копьем она не может. Поэтому Гелата сейчас болеет, но свет ее выхаживает. В любом случае Динору мстить уже не надо. Он убит валькирией-одиночкой Дашей.
И эти карты тоже были спрятаны.
– Живых валькирий тоже убираем. Просто для ясности. И стражей, которым не надо мстить, убираем, – продолжал пастушок, не заботясь о том, что Мефодий не успел рассмотреть большинство рисунков.
Руки Варсуса замелькали, и на столе осталась единственная карта. От случайно попавшей на нее воды акварель начала плыть, но это не сгубило рисунок, а, напротив, придало ему вкрадчивое движение. На карточке был изображен молодой страж, убивавший, казалось, не по злобе, а исключительно из спортивного интереса. В левой руке у него было тяжелое копье-совня, и тут же, тоже в левой, он держал две легкие метательные сулицы. Правая рука, взведенная как пружина, была изображена в момент броска. Метательного копья в ней уже не было, лишь едва уловимая тень в воздухе. И так точно все было запечатлено, так живо, что Мефодий машинально качнулся, уклоняясь от нарисованного копья.
