И они упали на то, что было ближе…
Уже стемнело за легкими занавесками, когда они очнулись и, будто заново родившись, вглядывались друг в друга, не узнавая. Она лежала на его груди, всверливаясь в душу своими зелеными кошачьими глазами, и улыбалась через силу, кривя губы. Мгновение – и она заревет, будто испугавшись до смерти того, чего тайком желала и дождалась.
– Красиво у тебя, – отвел он глаза в сторону.
Он не любил разговоров о серьезном, о будущем, о вечном. Она, видимо, поняв, откинулась на спину, закрылась, как жемчужина в скорлупе, затаилась. Под утро он ушел…
Курасов отхлебнул из стакана сок наполовину. Внутри посвежело. Он достал фляжку с коньяком, плеснул, что оставалось, в стакан, размешал трубочкой и выпил всю смесь одним разом. Так приятнее и полезнее. Достал сигарету.
Эллочка – мечта, а не женщина. Сколько обаяния! Жаль, одну ночку ему подарила. Прощальную. Серега рассказывал про свою с восторгом. Размахивал руками от избытка чувств. Слюной брызгал. Дергал и его, – как? Курасов молчал. О таком разве можно? Ни врать, ни мечтать он не любил.
На перроне было весело, шумно и беззаботно. Уезжал в этот день не один Курасов. Собрались провожать многие, даже незнакомые. Были женщины, но грусти почти никакой. Сбились в кучу, кричали тосты, целовались между собой, не разглядывая лиц, прощались, чертя номера телефонов на пачках сигарет, на спичечных коробках, а Серега подставлял ладонь, где красовались уже несколько строчек с набором цифр. Эллочка выделялась среди всех. Совсем пьяный подполковник из Калуги, рыжий и настырный, приударил за ней, забыв про свою, голосистую и тоже блудливую. Оставшись одна, та прижалась к Курасову, запустила тонкую руку в его разметавшиеся кудри и периодически запевала один и тот же куплет:
Сиреневый туман
Над нами проплывает.
Над тамбуром горит
Полночная звезда.
Кондуктор не спешит,
Кондуктор понимает,
Что с девушкою я
Прощаюсь навсегда…
Курасов ей не мешал, он и сам не прочь был запеть, но, во-первых, не знал слов, во-вторых, с детства не имел музыкального слуха и боялся все испортить. У брошенной подполковником блондинки все-таки что-то получалось.
Пришел в себя Курасов в купе, проснувшись к вечеру. Глянул, напротив – на полке, отвернувшись к стенке, похрапывал лысоватый толстяк в майке и спортивных штанах. На столике недопитая бутылка минералки, газетка, яблоко. Его фляжка. Он взболтнул ею в воздухе – пусто.
В ресторане пожевал что-то невразумительное, невкусное, заказал сто пятьдесят водки. Хватит на сегодня. Опрокинул в себя без чувств и вкуса, как воду. Больше для сна. И отправился назад по расшатанным повизгивающим вагонам. Не дойдя до своего купе, остановился. Что это? Дорогу ему преграждала женщина. Но удивительно другое. Это была знакомая женщина. Или привиделось?
