Пишу это потому, что до сихъ поръ осталось у меня тяжелое чувство неожиданнаго оскорбленія, полученнаго мною отъ встрѣтившагося отряда казаковъ. Одинъ изъ нихъ, проѣзжавшій съ края, поровнявшись со мной, безъ всякаго съ моей стороны повода, концомъ пики ударилъ меня по спинѣ съ презрительнымъ окрикомъ: „Эхъ ты, скубентъ”, и вслѣдъ раздалась по моему адресу площадная брань подъ аккомпаниментъ общаго кругомъ хохота... Было темно и никто не _могъ видѣть моихъ слезъ, невольно капавшихъ отъ непривычной обиды.
Мама была крайне встревожена всѣмъ происходившимъ на улицѣ , тѣмъ болѣе, что слухи доходили до московскихъ обывателей чрезвычайно тревожные — и не безъ основанія, такъ какъ во многихъ мѣстахъ къ вечеру того же 22-го ноября начались серьезныя схватки между возбужденными студентами и высланными для разгона сходокъ полицейскими и воинскими чинами. Въ результатѣ оказалось немало раненыхъ и стали производиться массовые аресты.
На другой день 23-го утромъ я пошелъ въ Университетъ по Никитской улице, но меня прохожіе предупредили, чтобы я дальше въ формѣ не показывался. „Уходите отъ грѣха!” — послышался ихъ совѣтъ, и я повернулъ въ Долгоруковскій переулокъ, но сразу же попалъ въ самую кашу неистовой расправы казаковъ съ участниками сходки, происходившей, около Химической Лабораторіи.
Узкій переулокъ былъ весь заполненъ массой народа; вдоль тротуаровъ ѣхали казаки съ пиками на перевѣсъ, съ обѣихъ сторонъ, образуя такимъ образомъ рядъ живой непроницаемой и весьма колючей изгороди. Въ серединѣ, между подобными казачьими стѣнками, какъ сельди въ боченкѣ толпились, другъ на друга наступая, застигнутые на сходкѣ, студенты, которыхъ казаки „гнали” сквозь строй по переулку по направленію къ Никитской улицѣ, причемъ при попыткѣ къ бѣгству казаки тотчасъ же покушавшагося подымали съ обѣихъ сторонъ кверху на свои пики, къ общей своей потѣхѣ и ужасу публики. При видѣ всего этого, я счелъ за болѣе благоразумное отказаться отъ мысли идти въ Университетъ и поспѣшилъ вернуться къ себѣ домой на Кисловку.
Уличные безпорядки разгорались все сильнѣй и ожесточеннѣе. Во многихъ частяхъ города стали раздаваться выстрѣлы, студенты начали вооружаться. Около Императорскаго Техническаго Училища произошло кровопролитное побоище, въ которомъ приняли участіе и Петровцы. Къ Университету были стянуты войска, расположившіяся на постой въ огромномъ сосѣднемъ манежѣ. Судьба Синявскаго была рѣшена: его исключили изъ Университета и сослали въ Туркестанъ въ дисциплинарный батальонъ. Брызгаловъ, какъ слышно, заболѣлъ нервнымъ потрясеніемъ и слегъ въ постель. За два дня репрессій студенчество не только не успокоилось, но стало вести себя еще нервнѣе и смѣлѣе.
