Вернувшись вечером, она разложила свои вещи и обратила внимание, что исчезло то немногое, что висело в шкафу из его одежды. Ей стало обидно и горько. Она поняла, что он приходил и забрал вещи. А значит, навсегда ушел от нее. Попользовался и бросил. Так, кажется, говорится в миру. Она подошла к большому зеркалу трюмо, которое осталось еще от матери, когда она жила здесь, и посмотрела на себя. Прямые светлые волосы, голубые глаза, нежные розовые губы, тонкий стан. Иногда ей нравилось любоваться собой. Наверное, она была красивая. Но никогда не задумывалась об этом. Еще раз посмотрев на себя в зеркало, она подняла руку и изо всей силы ударила себя по щеке. Потом по другой. Щеки моментально покраснели. На коже выступили белые полоски пальцев. Ей хотелось избить свое лицо до крови. Но, увидев эти белые полосы на раскрасневшихся, пунцовых щеках, она сжала их рукой, до боли, и, посмотрев на уродливо поднявшийся нос и щеки, сжала их еще со всей силы и еще раз ударила по левой щеке. Белые полосы покрыли все лицо. Она отвернулась. Больше она не хотела видеть себя.
В церковь она ходила на каждое собрание. Но всегда, чуть опоздав, садилась в конце зала. И уходила чуть раньше, стараясь как можно меньше показываться всем на глаза. Брат Юра довольно отмечал это. Никто из сестер и братьев с ней не общался. Надменный Виталий всегда проходил мимо горделивым петухом. Но она старалась не замечать все эти бессловесные выпады. Сестра Раиса и еще несколько хорошо знакомых ей по домашним общениям сестер не здоровались с ней открыто, но всегда улыбались, издали кивая головами. Раиса иногда позванивала ей по телефону, но домой не приглашала. Видимо, Раисе и так досталось от мужа, когда он приехал и узнал. Брат Петр был особенно суров с ней, и она его сторонилась.
Брат Юра обещал провести по поводу нее специальное членское собрание, пока не делал никаких объявлений. Видимо, все и так все знали. Особенно подчеркнуто ее сторонились молодые сестры и те, которые не так давно вышли замуж. Среди них она чувствовала себя особенно униженной, поэтому всегда стремилась обходить их стороной. Так прошел месяц. За это время он ни разу не позвонил ей, хотя она в глубине души ждала его звонка. Телефон вообще почти всегда молчал. Теперь самым тоскливым временем для нее стали вечера. После смерти отца они были такими же тягостными. Но тогда как-то все наладилось и, приходя сильно усталой после работы или собраний, она отдыхала в этой тишине от дневного гомона. А сейчас тишина давила, погружая в тоску. Дома она чувствовала себя одиноко, в церкви тоже. Друзей у нее не было. Она стала перебирать в памяти те места, где ей было хорошо и спокойно. И тут вспомнила Бориса Николаевича. Конечно, так хорошо и спокойно ей было только у него и… Тут она осеклась в своих мыслях, вспомнив его племянника, с которым ей тоже было хорошо, и даже еще лучше. Но это было. Уже было… Она села на диван, подвинула ближе телефон и позвонила. Трубку взял Борис Николаевич. Она очень обрадовалась, услышав его голос.
