Повесть об одинокой птице | страница 55



Комната была небольшая. За длинным столом сидели 10–12 братьев. В центре сидел брат Юра, пресвитер. Ей рукой показали место у дверей в конце стола, там как раз стоял одиночный стул. Она села.

Братский гомон улегся. Брат Юра встал и, обращаясь к ней, сказал:

– Мы рады, что ты смогла прийти сюда. Наши молитвы не были напрасны. Господь услышал нас, – братья радушно закивали головами. – Мы слышали, что ты хотела нам что-то сказать. Вернуться в церковь. Покаяться. Это так?

Она мотнула головой. Во рту ее стало сухо. Она чувствовала, как все тело, начиная с ног, начало неметь.

– Мы не знаем и не хотим знать, как ты жила все это время, – и он многозначительно посмотрел на нее. В этом взгляде она прочла многое – и укор, и осуждение, и их победу, превосходство. Ей казалось, что она под этими пристальными, такими холодными взглядами, стала мгновенно уменьшаться, как Алиса в стране чудес. Все лица братьев для нее слились в некое одно, которое замыкалось суровым лицом Пастора. Он продолжал:

– Если ты решила покаяться и попросить прощения за все свое несмиренное поведение пред Богом, церковью, то ты должна это сделать. Открыто, на членском собрании. Мы переговорим с братьями, когда это лучше сделать. Но прежде ты должна ответить нам: кроме своей души, осквернила ли ты тело? – Юрий немигающим взглядом посмотрел на нее. Над столом зависла гробовая тишина. Казалось, что весь мир прильнул в эту минуту к ней, желая узнать сокровенное. В горле уже давно стоял сухой комок, не давая ей сказать ни слова. Она молчала. Брат Юра опять повторил свой вопрос, сделав ударение на нужном слове. Она собралась с силами и выдохнула из себя: «Да!»

Услышав этот ответ, который, видимо, они так ожидали, мужчины загудели. Только сейчас она осознала, что вокруг нее были одни мужчины. Ей стало как-то мерзко. Словно ее раздели донага и выставили, как товар на невольничьем рынке. Ее передернуло от этого сравнения, но именно такой она ощущала себя в эту минуту.

Братский гул умолк, и брат Юра опять обратился к ней:

– Понимаешь, ты совершила тяжкий грех. Что тут миндальничать? На тебе грех прелюбодеяния. Ты убила свою душу. Только Бог может тебя помиловать через Христа. В церкви, среди нас, ты будешь пока на замечании, дабы эта скверна не распространялась на других. Мы не запрещаем тебе посещать богослужения, кроме членского. Формально ты хоть и остаешься членом нашей церкви, но пока находишься на братском замечании, посещать такие собрания не должна. Это же касается и причастия. Как долго это будет продолжаться для тебя, не знаю. На все воля Божья, – он поднял глаза и воздел руки. – Тебе надлежит пройти это очищение. И если ты пройдешь его с честью для себя, то вернешь ее в глазах других членов. Приветствовать тебя никто не будет, и ты сама не должна. Прими все это, как должное от Бога. Нет ни одного греха, который бы не простил Бог через Христа. Даже царь Давид согрешал, но Бог его миловал, правда, давал ему проходить через большие скорби. В этих скорбях будет и твое очищение. Сейчас иди. Можешь остаться на собрании. Но не забывай о том, что мы тебе сказали насчет приветствий и причастия. Сейчас мы помолимся и благословим тебя. Давайте, братья, вставайте, будем молиться.