Он говорил. Говорил так искренне, так твердо. Она не все понимала разумом, но ее сердце ликовало. В нем она видела то, что так хотела видеть в себе – веру. Веру в свою веру! Ее сердце переполнила нежность к этому человеку. На глазах выступили крупные слезы.
– Не говори так! Я верю тебе. Я принимаю тебя, – сказала она и бросилась к нему, как в омут. Он обнял ее и, глядя ей прямо в глаза, тихо добавил:
– Верь мне. Всегда верь, и все будет хорошо.
Она склонила голову ему на грудь, и так они долго сидели, слушая безмолвие слов, которые словно зависли в комнате и не оседали. «Все будет хорошо», – протяжным эхом вторилось в их сердцах, и им действительно было очень хорошо в эту минуту.
Она сама не поняла, как так получилось, что они стали вместе жить. Просто стали, и все. Она не знала, как ей назвать его. Он не был ей братом, женихом, мужем. Она терялась в том, как правильно определить их отношения. Кем он был для нее? Ей претило мирское слово «сожитель». Но, наверное, это было ближе всего к правде жизни. Когда он был рядом, все страхи и печали мгновенно улетали. Когда его не было, разные мысли лезли в голову, и она не знала, куда ей от них деться.
Они решили подать заявление в ЗАГС, но там была очередь. Когда они писали заявление, женщина-администратор спросила: «Вы венчаться будете?». От этих слов она вздрогнула. Он резко ответил: «Нет!»
Когда они вышли из здания, она тихо спросила:
– А почему ты не хочешь венчаться?
Он с удивлением посмотрел на нее.
– Венчаться? Где?
Она сначала заглотнула воздуха, но потом сама обескуражилась вопросом и призадумалась. Действительно, а где они могли повенчаться? Вариант с ее церковью отпадал. В Православной? Но как это возможно, если ни он, ни она не являются православными? Она перебирала в голове разные варианты, и выходило одно – никто не даст им венчания. Это ее сильно потрясло и расстроило. Она подошла к кованой оградке набережной и, облокотившись, посмотрела вниз. Вода в реке была еще замерзшей, но в продольной полынье плавала серая уточка.
– Что, ты расстроилась опять? – спросил он, взяв ее за плечи. – Мы же с тобой уже говорили об этом.
– Да, говорили. Но я никак не могу свыкнуться с тем, что теперь я, благодаря тебе, вне церкви.
– А для тебя это так важно? – в его голосе послышались нотки раздражения. Он опять начинал ощущать эту незримую преграду, которую ему никак не удавалось разрушить.
– Да, важно, – резко ответила она. Ее тоже начинал задевать его раздраженный тон. После того рокового воскресенья она не разу не была на собрании. Сначала она панически боялась звонка телефона и каждый раз, когда он звонил, с тревогой поднимала трубку. Но никто из церкви ей ни разу не позвонил. Все словно забыли ее или вычеркнули из своего сердца. Теперь, когда прошло время, это безразличие стало ее задевать. Оказалось, что она совершенно одна, и кроме него никому не нужна. Институтские друзья охладели к ней, когда она еще уверовала. Борису Николаевичу она не звонила, а тот вообще ей никогда не звонил, видимо, из-за своей большой деликатности. С матерью она не виделась уже несколько месяцев. А больше ведь никого и не было. Остальное время и место занимала церковь. Но и церкви теперь у нее не было. Когда она реально осознала и увидела себя такой одинокой, уныние незримой шалью покрыло ее плечи. И вот сейчас, когда спросили про венчание, она опять ощутила на себе эту печать оставленности.
