Но и это было еще не все. Вдруг Юрий Иванович ощутил, что его избитое, окровавленное лицо прикасается к какой-то гладкой и влажной поверхности. Он с трудом разлепил затекшие глаза, но так ничего и не рассмотрел. Правда, в нос сразу же ударил отвратительный запах дерьма и мочи… Внезапно послышался характерный звук спускаемой воды в унитазе, и на голову низвергся целый ниагарский водопад. Спустя минуту мокрую, всклокоченную голову арестанта извлекли из унитаза-параши.
Еще несколько ударов, и бездыханное тело бывшего майора МВД затолкали под нары рядом с парашей, на так называемый «вокзал»; арестант враз потерял сознание…
Коробов провалялся под нарами два дня. Вылезать наружу не представлялось возможным: во-первых, не оставалось сил, во-вторых, было очень страшно. Мало ли что придет в голову этим жутким и безжалостным уркаганам?
И лишь на третий день, почувствовав острый приступ голода и желание облегчить желудок, Юрий Иванович осторожно вылез из-под «шконки».
Сокамерники, занятые своими делами, не обращали на него внимания. Осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания, Коробов подошел к параше и опростался. Затем крадучись подошел к двери и, метнув в сторону блатных «шконок» затравленный взгляд, постучал.
— Хочешь из «хаты» ломануться — твое право, — неожиданно прозвучал голос Пани, и Юрий Иванович, готовясь к самому страшному, вжал голову в плечи. Впрочем, на этот раз репрессий не последовало, «смотрящий» лишь предупредил: — Только если нас запалишь, тебе уж точно не жить…
Через несколько часов бывшего милиционера отвели в другую камеру. И Коробов сразу же понял: лучше бы он оставался в камере Панченко. «Малява» об опущенном мусоре, который выломался из «хаты», наверняка пошла по всем «Серпам».
«Смотрящим» этой «хаты» был грузин Симон, и его ненависть к сотрудникам МВД, пусть даже и бывшим, превосходила все мыслимые и немыслимые пределы.
Сперва Симон заставил Коробова взять в рот свой член, на случай сопротивления в уши несчастного Юрия Ивановича были вставлены заостренные спички.
— Еслы укусыш, будэш глухым, — ласково предупредил «смотрящий». — А тэпэр сасы, скрыпочка, чтобы я кончил.
Делать было нечего — перспектива быть зверски избитым выглядела более чем реальной, и потому пришлось подчиниться. Симона сменил его кент Тенгиз, тоже грузин, того — еще один кент, затем — еще… Затем Юрия Ивановича поставили на четвереньки и, пристроив ему на спину порнографическую открытку, отымели анально. Во время принудительного акта блаженствовал и камерный онанист по кличке Ломоносов (названный так еще на зоне за то, что три года проонанировал на «сеанс» картинку с изображением великого русского ученого, даже не зная, кто это такой). Ломоносов, не стыдясь сокамерников, мастурбировал в открытую.
