А Паня продолжал:
— Ты меня еще спрашивал, где я был в ту ночь, когда магазин грабанули. У биксы я одной был, у соседки, да по молодости палить ее не хотел. А ты… Ломик какой-то подсунул. Вместе с замком… Я в тот год в институт хотел поступать, на детского врача учиться! И поступил бы! Ты понимаешь, блядь ты мусорская, что ты мою жизнь искалечил?! — И не в силах себя сдержать, Сергей Панченко смачно плюнул в лицо бывшего милиционера: тот был обескуражен настолько, что даже не вытер плевок, и слюна, стекая по лицу, повисла на кончике его носа.
— Да чо с бычьем этим рогатым базарить! — неожиданно в руке чернявого типа блеснуло что-то острое, наверняка заточенная ложка. Спустя мгновение Коробов наверняка бы хлюпал кровавой жижей на цементном полу, но Паня, мягко и властно перехватив татуированную руку с лезвием, произнес:
— Погоди, Шпала, это для него слишком просто. Мы с ним по-другому разберемся. И вообще, надо, чтобы все было по правилам.
Паня неторопливо подошел к окну, выключил вентиляторы и крикнул громко:
— Тюрьма, слушай! Это Паня, из сорок девятой хаты. На нашу хату заехал мент. Чо присудишь?
За свою милицейскую карьеру Юрию Ивановичу Коробову приходилось выслушивать немало угроз и пожеланий. Но столь замысловатых и изощренных, как теперь, он еще никогда не слышал.
Перекрикивая друг друга, братва из других камер советовала Пане все, на что способна арестантская выдумка, обогащенная смертельной ненавистью к органам правопорядка, притом пожелание уделать мусора всей братвой по очереди было самым мягким.
— Да чо советоваться? — возмущался Шпала. — Мент — он и в Африке мент. Валить вафла, и всех делов!
— Вот так-то, мусорила, — произнес Паня, улыбаясь.
Сильнейший удар в голову — и Коробов отлетел к параше. Неуклюже встал на четвереньки. Во рту сразу же сделалось солоно и гадко, из уголка разбитого рта потекла кровавая слюна. Но первоход так и не успел ее вытереть: невидимые, но сильные руки крепко сжали Юрия Ивановича в стальных объятиях, кусок мокрой простыни, свернутой тугим жгутом, прочно связал за спиной ноги с запястьями. Вывернутые назад руки, словно вздернутые на средневековой дыбе, были готовы выскочить из плечевых суставов.
Арестант даже не сопротивлялся. Сперва его долго били кулаками — по лицу, шее и груди, затем принялись бить ногами. Спустя минуту свитер, брюки и белье были разодраны в клочья. Неожиданно истязатели сильно наклонили его вперед, раздвинув при этом ноги, и Коробов почувствовал в заднем проходе резкую боль.
