Я вынимаю нож и ловко разрезаю манго, как учила меня амма. Два надреза, чтобы достать косточку. Потом мякоть на кубики. Мы сидим под деревом и молча едим.
Майя, – говорит вдруг Бариндра.
Я смотрю на него, открыв от удивления рот. Бариндра обращается непосредственно к Майе?
Ты понимаешь, что из города тебя пришлось увезти ради твоего же блага?
Она не поднимает глаз.
Майя, так больше продолжаться не может, – говорит Бариндра. – Молчание становится для тебя опасным.
Мы с Акбаром перестаем жевать. Притихли и ждем, что она Бариндре ответит. Внезапно где-то на дереве раздаются пронзительные вопли, нам на головы градом сыплются листья. Акбар хватает камень и запускает его в середину кроны.
Может, она боится неизвестности? – кричит Акбар вслед улетевшему камню.
Камень во что-то ударяется, и Майя вздрагивает от звука удара.
Или в глубине каждого из нас засел вопрос, который неотступно всплывает в наших снах?
Он кидает еще один камень. Из листвы выпархивает перепуганный белый попугай.
Как нам назвать свою вину? – шепчет Акбар.
У Майи дрожат губы. Крупной дрожью, как если бы кто-то теребил ее нижнюю губу. Я отворачиваюсь. Она сейчас хуже чем голая.
(Помоги.)
Я встаю. Простираю руки к далекому плоскому горизонту.
Не пугайся, когда перед тобой открывается безграничное. Как пустыня безгранична для взора, так и любовь безгранична для сердца.
Кто тебя этому научил? – спрашивает Бариндра.
Ты.
Бариндра качает головой.
Это мудрые слова, – говорит Акбар. – Что, если ты научился им в своем загадочном детстве?
Я пропускаю сказанное им мимо ушей. Поворачиваюсь и смотрю на Майю. Она крепко сжимает кулаки. Пальцы окрасились красным от платка, который она мяла в руках. Хочется понять, помог я ей или нет еще на какое-то время сохранить свою тайну.
Мы стремимся на запад, к горизонту, к подвижной полоске, отсекающей небо от земли. Мягкие верблюжьи копыта-мозоли оставляют вереницы следов, похожих на стежки, которыми заштопаны прорехи в плоском ландшафте.
Долго тянется утро. Потом приближается полдень. Желтый шар солнца заползает всё выше и выше. От жары и размеренного верблюжьего бега я отключаюсь, голова безвольно свешивается вперед, подбородок бьется о грудь. Из уголка рта стекает слюна, как у задремавшей в автобусе беззубой старушки. В то, что я родился кочевником, сейчас верится с трудом.
Я оглядываюсь через плечо на Акбара. Одной рукой он держит повод, другой – Майю за бедро. Она спит, прислонившись к нему спиной, пристроив затылок ему под подбородок. Неужели она так легко поддалась его чарам?
