Тропинка повернула в сторону.
Между серых скал пела речка. Опьяняющий воздух с острым запахом браги из сахарного тростника. Ребятишки купались в реке, хлопали руками по быстрым пенистым волнам, поддавали друг друга ногами под водой, громко смеялись. Другие в красных или пестрых рубашонках бегали с визгом и шлепали босыми ногами по
грязи. У некоторых ноги были жиденькие, головы большие, а животы вздутые. Один маленький негритенок грустно играл в стороне от веселой ватаги.
Толстая черная старуха, стиравшая на берегу с другими женщинами, добродушно ворчала на тихого мальчугана...
Потом всплыл глухой шум водяной мельницы... На тропинке вдруг возникли фантастические цветы, целый ковер. Щебечущая стайка девушек. Черные девственницы, идущие по воду в вечерних сумерках.
Она была такая хорошенькая, хорошенькая. Зеленоглазая девушка с улыбчивым ртом, золотистая и смешливая метиска; она несла на голове целую пирамиду сосудов из кубышечных тыкв.
Чтобы лучше грезить, он в своем волшебном сне повернулся на другой бок.
Черные девичьи торсы в прозрачной воде. Она вышла из воды, словно бронзовая статуя, вся облитая росой. Она зябко вскрикивала. Груди ее съежились и на мгновение затвердели; она держала их в горстях, как розовые яблоки на блюде. Она дивилась своим розоватым соскам. Ее смех звенел колокольчиком. Отряхивая воду, она вскидывала голову, и все ее тело трепетало, вздрагивало... Как же она всполошилась, заметив в листве пару восхищенных глаз! Она вихрем помчалась в кусты.
Внезапно он проснулся, и тотчас возвратился кошмар действительности. Несколько мгновений Илларион ничего не соображал. Та же мерзкая камера! И уже до утра он спал тревожным сном, все ворочался, не находя удобного положения.
*
* *
Впервые натолкнувшись на неизвестный предмет, его осматриваешь со всех сторон, трогаешь, ощупываешь: без этого трудно в него поверить.
Несчастному негру ведомы тысячи всевозможных чувств. Уж, конечно, он испытывает чувства любви и ненависти, страха, стыда, зависти, злобы, но также и мужества, наверняка — чувства возмущения, неистовства, жалости, а то и равнодушия ко всему — не без этого. Но
есть еще одно чувство, многим ли доводится его испытать? Негр познает его, лишь когда он много выстрадал.
Вот пришел некий мулат, важная особа, один из тех, кто хорошо говорит по-французски, кто никогда не знал нужды. Он пришел к Иллариону, забывая про свой ранг, про положение в обществе, не известно, почему он проявляет интерес к босоногим немытым неграм, к бродягам, к ворам! Правда, он и сам находится в тюрьме, но в нем и всегда-то сидел бес. Уж, конечно, Пьер Румель занимался политикой не ради выгоды,— ведь он знал, что попадет за это в тюрьму! Право, в человеческом сердце больше тайн, чем во всех секретах религии воду...
