— Илларион, поганец! — завопила сестра Фам, швырнув в меня деревянную ложку. Я пустился наутек, и мой маленький черный зад замелькал во дворе. Бедная сестра Фам рвала на себе волосы. Ложка с длинным черенком угодила в лужу, возле которой Мимиза развешивала свое застиранное, пожелтевшее белье. Брызги усеяли темными крапинками растянутые на веревке рубашки.
— Фам, да вы что, взбесились? Ишь разошлась! Никакого удержу ей нет.
— Ты это мне говоришь, старая свинья?
— Это я-то свинья?
Перебранка продолжалась в таких же сочных выражениях. А все же бедная Фам потеряла дневной заработок. Ну и здорово выпороли меня! В те времена не шутили.
Илларион ничего не понял. Его защитник Месмен уже сошел с трибуны, очень гордясь своим красноречием.
— Ну как? Доволен, Илларион? Всего один месяц тюрьмы — это рекорд! Можешь всем говорить, что в Порт-о-Пренсе адвокаты в подметки не годятся Месмену, хотя он всего лишь ходатай по делам.
Он продолжал говорить. Илларион посмотрел на свою старую мать, она подошла к Месмену и протянула ему бумажку в пять гурдов, затем удалилась с большим достоинством, не бросив на сына ни единого взгляда, ничем не выдав своего волнения.
Месмен обернулся к каким-то двум мужчинам и продолжал говорить, говорить, весьма картинно жестикулируя. . >13
— Надо подождать сержанта.
За перегородкой слышались голоса, Илларион прислушался.
— Я вам повторяю, отвечать на ваши вопросы я не буду. У вас нет никакого права меня допрашивать! Меня арестовали без ордера. Вы поступили, как гангстеры. Я не стану отвечать такой сволочи, как вы! За свои действия я отвечу перед законной властью — и ни перед кем другим, ни перед кем...
Поднялся гам, в котором нельзя было ничего разобрать. Илларион оставался настороже и всеми порами впитывал в себя первые впечатления от тюремной жизни. Вдали раздавался шум морских волн, набегавших на песок, и гул голосов. И снова выделился тот же голос, страстный, звонкий и негодующий:
— Вы даже не полицейский, а просто палач! Наемный палач! Я не уступил, когда надо было выстоять против американцев — ваших хозяев, неужели я подчинюсь таким собакам, как вы! Вспомните-ка, мы с вами уже встречались: вы и тогда служили лакеем и ничуть с тех пор не изменились, так же как и я не изменился. Мне нечего «докладывать» вам. Делайте свое дело, я сам знаю, что мне надо говорить и как поступать...
Илларион таял от радости. Человек не уступал жандармам! Он упивался доходившими из-за перегородки словами и уже иначе поглядывал на того, кто его сюда привел.
