Мартинес засмеялся. За ним загоготал жандарм, бросив на сержанта насмешливый взгляд.
Этот молодой жандарм, рыжеволосый метис, служил недавно, даже не имел еще чина капрала. В его глазах застыла чудовищная скука наемных палачей. Впрочем, у него была славная толстая физиономия. Но жестокость перенимается быстро и очень меняет выражение лица, У этого малого возле углов рта уже легли две злобные складки. Жестокость всегда накладывает на человека свое страшное клеймо. Нет ничего проще, как обучиться жестокости, особенно с таким учителем, как лейтенант Мартинес!
Предположим, что человек измучен нуждой, возненавидел нужду и уже ни во что не верит. Хочет только набивать себе брюхо да тешить свою похоть. Вот он и идет в жандармы. В Гаити жандарм, конечно, не голодает, но и не очень сытно ест, работа у него тяжелая, круглосуточная. При таких условиях он вечно недоволен. Вокруг него грубо обращаются со всякими бедняками, наносят им тысячу обид. Над новичком посмеются, если он проявит чувствительность, поэтому он ее прячет, маскирует свое смущение и постепенно грубеет. Офицеры обращаются с ним как с собакой, и у него накипает злоба. И вот, в какой-нибудь нудный, несносный день, когда у него нет ни гроша в кармане, заключенный начнет ему перечить,— он разъярится и, потеряв всякое соображение, даст волю рукам. Вечером, вернувшись домой, он в отчаянии, детишки лезут к нему на колени, отец их отталкивает, потому что внезапно его душит раскаяние, словно камень навалился ему на сердце. Сидит человек, обхватив голову руками, отстраняет жену, когда она хочет его обнять. Глаза у него полны слез. Голова пылает. Он бежит из дому, ища ночной прохлады, и долго бродит по улицам уснувшего или развлекающегося Порт-о-Пренса. Завтра ему легче, он идет пропустить стаканчик с приятелями, все забывает, и грязное ремесло втягивает его. Через несколько дней дома заболевает ребенок, а в казарме велят кого-то «допросить». И жандарм выполняет распоряжение, занятый своими мыслями... Доктор в больнице прописал лекарство с каким-то странным названием, а
жандарм не знает, где достать денег, чтобы купить это лекарство... И он тузит арестованного, не думая о том, что делает, распалившись, начинает бить сильнее. И вдруг со злости, что он сидит без гроша, со злости, что он сделался палачом, чтобы жить, он бьет, он колотит изо всех сил. «Ах, мой ребенок болен!..» Но вот он перестает о чем-либо думать: о лекарстве, которое надо купить, о плате за комнату, о развалившихся ботинках, он устал, он измучен, и он бьет, бьет... «Ты такой же жандарм, как и другие, как другие!»—кричит в его душе голос, словно неистовый Ариэль, кричит с жутким, вызывающим смехом:— «Такой же, как другие!»
