Чарует,
Все чарует в тропиках:
Земля,
Солнце, музыка,
Ах, все чарует, чарует, чарует...
Грубая рука приподняла Иллариона, ухватив его за пояс:
— 1 ы у меня не то что зашагаешь, поганец,— птицеи полетишь!
Жандарм расхохотался. В притихшей камере только и слышались раскаты его зычного смеха. Илларион с трудом переводил дух, жандарм подтолкнул, и он, спотыкаясь, пошел по коридорам.
Они вошли в канцелярию. Жандарм довел Иллариона до середины комнаты и отпустил. У него кружилась голова, он пошатнулся, едва не потерял равновесие и чудом удержался, уцепившись за стул.
Радиоприемник, захлебываясь, распространялся о достоинствах «славного парня»—президента Венсана>1, потом вдруг объявил:
«Сейчас вы услышите новую песенку, самую модную в Порт-о-Пренсе: «Чарует».
Чарует,
Рее чарует в тропиках:
Земля,
Солнце, музыка...
Чья -то рука резко опустилась на приемник и выключила его.
За письменным столом раскачивался на стуле офицер, склонившись над бумагами. Рядом с ним на столе лежали хлыст, дубинка из чаяка>8>>9, обшитый кожей кастет и какой-то странный предмет — нечто вроде ремня с металлическими бляшками и шариками на концах.
В глубине комнаты развешаны на стене наручники всех видов. Под столом — скомканная бумага, выпавшая из опрокинутой набок корзины. Справа в отпертом шкафу дремлют папки. Слева, за маленьким столом, сержант в очках стучит на пишущей машинке.
Конвойный еще раз дал тумака Иллариону, тот покачнулся, но удержался на ногах:
— Господин лейтенант, я привел арестованного.
Mi"
тандарм говорил на гаитянском наречии и притом
таким умильным вкрадчивым тоном, словно готов был распластаться перед своим начальником.
Стул резко скрипнул. Склоненная над столом голова поднялась:
— Того самого, который пойман нынче ночью?
— Так точно, господин лейтенант, того самого. Вы приказали привести...
У лейтенанта Мартинеса, худого, щуплого, светлокожего мулата, узкие глаза, маленькие ручки в перстнях и мелодичный женский голос. Этот жандармский офицер был знаменитостью, его имя за короткий срок стало известно всему Порт-о-Пренсу. Он слыл гомосексуалистом, трусом и утонченным садистом. Все было за него — молодость, видное положение родни, салонные успехи, должность, полученная более двух лет назад. Напудренные и накрашенные дурочки из Буа-Верна и Тюржо>10 были от него без ума, он считался хорошей партией даже для надутых девиц из аристократических семейств. Профессия полицейского подходила ему как нельзя лучше — он считал ее спортом, своего рода охотой, в которой дичью был человек. Поймай зверя, а потом заставь его выть и мучиться.
