...La hicotea no tiene cintura... >4>>5
Проститутка, доминиканская девка, выбегает из осатаневшего «Парадиза». «Парадиз», словно замок, горит огнями во тьме ночной. Музыка — судорожные вспышки тропической грозы, в нее вторгается пение:
La hicotea no tiene cintura,
La hicotea no puede bailar... >6
В пароксизме похоти стонет саксофон. Корнет-а-пистон щекочет нервы грубо чувственной мелодией. Молнии головокружительных звуков синкопируют ритм.
У шлюхи, что стоит перед «Парадизом», распущенные длинные волосы. В ночи без горизонта разносится циничный хохот джаза. Пошатываясь, пьяная от рома
и отчаяния, томясь по ощущениям, дающим забвение, она выгибается и вдруг распахивает халат, показывает ночи свое тело: «Смотри, вот чем добываю себе хлеб насущный», затем пускает по ветру целый поток вымученных сальностей. И на все четыре стороны исступленно выкрикивает жалобу:
— Ай... Ай... Ах, дерьмо!
А квартет заливается то надрывными, то слащавыми романсами о болезненных, извращенных радостях падших женщин, пьяных проституток, бьющихся в склепе своей безысходной жизни.
Публичные женщины — пленницы, как куры, замкнутые в круге, вычерченном на земле. Любовь навечно и до износа. Пожизненная каторга в тайниках уродливого мира, мира наизнанку, которому нужна любовь за плату, любовь — пожизненная рента, любовь без любви, любовь — кошелек и девственность монастырей, отвергающих любовь. Девки... Пожизненно заключенные в монастыри порока...
Ночь черная, ночь тропическая, невинная сообщница преступлений, девственная и черная ночь дышит...
Илларион все бежит. Голод снова терзает его, как жгучая, палящая рана. Он все бежит, но его нечувствительность к боли прошла... У него ясные глаза, стиснутые зубы, он говорит сам с собой, он смеется, он идет.
— Раз мы босяки, для нас нет Границы,— наши дети должны жить и расти возле воющих лупанариев, рядом с пьяными вдрызг проститутками, рядом с вырождением и неистовством порока. И никто этим не возмущается, никого это не волнует, никого не трогает.
Вон три американских солдата морской пехоты препираются с шофером такси, не желая ему платить. В руках у них блеснули кастеты. Они бормочут:
— God damn you >7.
Илларион все бежит — он решился. Он сам с собой говорит и смеется.
Вот веселье, так веселье!.. Сущая гулянка. Пьяные шлюхи, молодые кутилы, доллары, сутенеры, ром-сода,
солдаты, джаз, доминиканские девки и их гости, тошнотная похоть, ругань, пиво «Президент Спесиаль»! Ну да — гулянка! О-о! Что там нищета, что там голод! Дайте мне посмеяться, послушать джаз! Наплевать на голод, на мучительный голод, терзающий мне кишки...
