Караванъ остановился на привалѣ. Слышенъ какой-то споръ, оживленный шепотъ. Тартаренъ справляется, что случилось.
— Вашъ товарищъ не хочетъ идти дальше, — отвѣчаетъ шведъ.
И, все-таки, они идутъ. Порядокъ нарушенъ, натянутая веревка слабнетъ, всѣ сходятся вмѣстѣ къ краю огромной разсѣлины изъ тѣхъ, что горцы называютъ "une roture". Переправа черезъ предшествовавшія совершилась при помощи перекинутой лѣстницы, по которой переходили ползкомъ на колѣняхъ. На этотъ разъ разсѣлина слишкомъ широка и противуположный ея край выше другаго метровъ на восемьдесятъ или на сто. Призодится спуститься на дно трещины по ступенькамъ, которыя надо вырубать киркою, и такимъ же способомъ взобраться опять наверхъ. Бонпаръ упорно отказывается отъ такого перехода. Наклонившись надъ пропастью, кажущеюся въ темнотѣ бездонною, онъ смотритъ, какъ едва мелькаетъ внизу маленькій фонарь передоваго проводника, выбивающаго путь. Самъ Тартаренъ далеко не спокоенъ и подбадриваетъ себя увѣщаніями, обращенными къ пріятелю:
— Будетъ, Гонзагъ!… Zou!… - и потомъ тихонько, чтобы никто не слыхалъ, онъ стыдитъ его, обращается къ его чувству чести, напоминаетъ про Тарасконъ, про знамя, про клубъ.
— Э, что мнѣ вашъ клубъ… Я не членъ… — отвѣчаетъ тотъ цинично.
Тогда Тартаренъ говоритъ, что будетъ переставлять ему ноги, — ничего не можетъ быть проще.
— Да, для васъ можетъ быть, а не для меня…
— Вы же говорили, что привыкли…
— Ну, да, привыкъ… привыкъ, конечно… только къ чему? Мало ли я къ чему привыкъ… вотъ курить привыкъ, спать…
— А въ особенности лгать, — обрываетъ его президентъ.
— Ну, ужь и лгать!… Преувеличивать нѣсколько… — возражаетъ Бонпаръ невозмутимо.
Однако, послѣ многихъ колебаній, угроза покинуть его тутъ одного заставляетъ Бонпара рѣшиться, и онъ начинаетъ спускаться тихонько, осторожно по этой страшной воздушной лѣстницѣ… Еще труднѣе взбираться наверхъ по совершенно отвѣсной стѣнѣ, гладкой, какъ мраморъ, и болѣе высокой, чѣмъ башня короля Рене въ Тарасконѣ. Снизу мерцающій свѣтъ передняго фонаря кажется ползущимъ свѣтлякомъ. Но дѣлать нечего, надо рѣшаться, такъ какъ снѣгъ подъ ногами ненадеженъ; подъ нимъ слышится журчанье подъѣдающей его воды, чуется существованіе новой пропасти.
— Смотрите не сорвитесь, Гонзагъ! — повторялъ Тартаренъ нѣжно, почти умоляющимъ тономъ, имѣвшимъ особенное значеніе въ виду положенія поднимающихся, которые цѣплялись руками и ногами другъ надъ другомъ, связанные одною веревкой, такъ что паденіе или неосторожность одного могли грозить опасностью всѣмъ… И еще какою опасностью! Достаточно прислушаться къ тому, какъ летятъ внизъ и подпрыгиваютъ ледяные обломки, чтобы представить себѣ пасть того чудовища, которое стережетъ васъ и поглотитъ непремѣнно при первомъ невѣрномъ шагѣ.
