Появление на свет моей сестры Петры явилось для меня настоящим сюрпризом, а для окружающих — обычным делом. Предшествующие неделю-две в доме чувствовалось какое-то непонятное оживление, о котором, правда, вслух не упоминали и как бы не признавали, что оно есть. Я же понял, что от меня что-то скрывают, только когда однажды ночью раздался вопль младенца. Пронзительный и несомненный, прозвучал он внутри дома, где еще вчера никакого младенца не было. Однако утром о ночном крике никто даже не упомянул. Никто и помыслить не мог о том, чтобы открыто сказать о таком деле, пока вызванный инспектор не выдаст свидетельство о том, что это человеческое дитя, соответствующее Истинному Образу. Если же, к несчастью, окажется, что младенец в чем-то отклоняется от Истинного Образа и тем самым не подлежит официальному признанию, то все и дальше не будут знать о его существовании и весь этот достойный сожаления инцидент будет считаться несостоявшимся.
Как только рассвело, отец послал верхового за инспектором, и в ожидании его прибытия все в доме пытались скрыть свое беспокойство, притворяясь, что начинается самый обычный день.
По мере того как время шло, притворяться становилось все труднее. Верховой вернулся без инспектора, хотя человек с положением и влиянием моего отца мог бы рассчитывать на его немедленный приезд. Инспектор очень вежливо просил передать, что приложит все старания к тому, чтобы побывать у нас в течение дня.
Даже добропорядочному человеку не рекомендуется ссориться с местным инспектором и во всеуслышание обзывать его нехорошими словами. У инспектора всегда найдется способ поквитаться.
Отец очень разозлился. Злость его усиливалась тем, что обычай не позволял ему назвать причину вслух. Кроме того, он прекрасно понимал, что инспектор злит его намеренно. Все утро отец слонялся по двору и по дому. Время от времени, придираясь к какой-нибудь мелочи, он взрывался, вымещая на ком-нибудь свое дурное настроение, так что все вокруг ходили на цыпочках и работали изо всех сил, лишь бы не привлечь его внимание. Никто не осмеливался объявить о рождении ребенка, пока он не был официально осмотрен и одобрен. Чем дальше откладывалось формальное объявление, тем больше сплетен распускали злые языки о причинах задержки. Поэтому человек с положением обычно мог рассчитывать на выдачу свидетельства в самый кратчайший срок. А пока, раз даже слово «ребенок» не дозволялось упомянуть ни прямо, ни косвенно, мы должны были делать вид, что мать лежит в постели из-за простуды или какого-нибудь другого недомогания.
