Удар [хроника одного происшествия] | страница 21

Ютта Шёнфельд: Он был подавлен, но мы не знали, чем это вызвано. Мы пошли в школу, говорили, что с ним что-то неладно, а они всегда говорили, что всё в порядке. Мы спрашивали у него, что же случилось? Но он никогда не раскрывался, никогда. Это было как стена.

Юрген Шёнфельд: Да, стена.

Ютта Шёнфельд: Мы говорили, что он не должен драться, но если уж вбил себе в голову… — что, если его бьют, то он должен защищаться.

Юрген Шёнфельд: Если там трое, четверо парней… конечно, ты должен защищаться.

Ютта Шёнфельд: Марко никогда не защищался… Марко, он… Мы ничего не могли понять. Абсолютно ничего. Учителя тоже ничего не понимали. Да, и друзья — одноклассники. Никто ничего не знал.

Юрген Шёнфельд: Никто ничего не знал, это точно. Никто, ничего… никто, ничего…

Ютта Шёнфельд: Домой он всегда приходил подвыпившим. Ему было двенадцать, тринадцать, когда это началось, он был как будто в какой-то секте, тогда он всё больше и больше замыкался в себе, а я по ночам не могла спать. А потом он опять пару дней не приходил домой. Мы повсюду звонили, расспрашивали. Даже полиция не смогла его найти тогда. Они практически проскочили мимо него. А он просто лежал под кроватью. В какой-то ночлежке. Райснер. Он тогда спрятал его. Райснер… весь в татуировках, бритоголовый. Он был абсолютно правым. Тогда и у него появились татуировки, «Ротфронт, сдохни» или что-то подобное. Я сказала, Марко, сказала я, как будто весь мир перевернулся, когда он однажды появился передо мной с бритой головой. А он сказал: это классно. Это моё дело.

Юрген Шёнфельд: Райснер, его боялись, боялись, что если вдруг он к кому-то подойдёт, то может и избить. Он всё время говорил: — Марко, если твои родители тебя обидят, тогда я приду и изобью твоего отца. — И тогда мы оставили Марко в покое.

Сандра Б.: Марко сидел на кресле у приятелей. Это был 97 год, Новый год в Телтове. Уже абсолютно пьяный, он всё время радовался, он показался мне глуповатым и простоватым. Он только скалил зубы и всему радовался. Он всё находил забавным, да. Ну, а я подумала, что это за тип? А потом всё началось. Мы оба были в группе правых, это как одна семья. Его манеры, я всегда считала его манеры очень милыми. Если он начинал немножко заикаться, нужно было просто сказать, Марко, помедленнее, и тогда всё было о.к., если мы были в одной группе, он обычно всегда бывал самый спокойный. Если я плохо себя чувствовала, он сразу же это замечал. Я не знаю, почему. И он всегда подходил ко мне, обнимал, и мне это… и мне это нравилось. Он мог также показать тебе, что он чувствует. Если мы иногда спорили из-за каких-нибудь пустяшных мелочей, и я говорила, что уже сыта по горло, то очень часто бывало так, что он плакал и даже убегал, а потом возвращался с цветами и всё такое. Марко… у него мягкие руки.