– Ну? – нож дрожит в руках Германа.
– Идиот, – Темка старался говорить твердо. – Наследника князя… Это мятеж, капитан! – На самом деле от страха мутилось в голове, не выкрути ему руки – так бы и рухнул под ноги палачу.
– Так я из милости! Из милости, чтобы не мучился, – жарко дохнул Герман.
Но в глазах солдат затрепыхалась нерешительность. Только добровольный палач поскреб заросшую щеку и ехидно сощурился.
– Предпочту подохнуть сам и в свой черед, – нож заставил Митьку еще сильнее запрокинуть голову. – Не дело княжичей добивать, – он словно бы не понимал, что на самом деле шантажируют Темку.
Кто-то из солдат закряхтел осуждающе. Самый молодой торопливо отступил к дверям. Нож в пальцах Германа задрожал сильнее, того гляди – ненароком полоснет. Темка сжал зубы, чтобы не заорать: «Отпусти! Скажу!!!» Создатель, не приведи такую цену платить! Помилуй, Создатель!
Капитан опустил руку: чужого княжича можно и на куски разорвать. А вот своего – не поддержат. Бунт – озлобленный, подогретый жаждой, – страшен. Герману его не сдержать.
Митька лягнул капитана, попытался выхватить нож, но мальчишку тут же скрутили. Примотали к столбу-колонне напротив Темки. Вот сейчас в серых глазах друга – страх. Потому что капитан так смотрит на Темку, как и волки не глядят на добычу в голодную зиму. Герман метнулся к жаровне, плюнул в алые, слегка подернутые пеплом угли. Гад! Еще слюны хватает. Темка не может даже губы облизать.
Веревка захлестнула руки, поползла через балку. Княжич не сдержал стон, когда путы впились в пульсирующие болью запястья. Вытянулся, еле касаясь ногами пола. Митькины глаза распахнулись от ужаса. Капитан все ворошил угли ножом. Темка отвернулся от жаровни: Митька, не смотри! Не надо! Олень-покровитель, дай мне стойкости, выпей слабость мою, да не будет… Больно!!! Мама!
Не смотри, Митька…
Песок вмялся в щеку, присох к искусанным в кровь губам, забился в рану на запястье – когда Герман уходил, то полоснул по веревке так, что рассек кожу. Митька на ногах не устоял, рухнул мешком на пол.
Фонари унесли, но сквозь узкую бойницу падают косые лучи. Закат или рассвет? Голова кружится, нет сил разбираться. Какая, впрочем, разница? Митька попытался встать, но ноги не держали, снова ударил по коленям пол. Княжич поднялся на четвереньки и пополз, стараясь смотреть прямо перед собой. Все качалось перед глазами, точно не в башне он был, а на плоту посреди бурной реки.
Темка лежал у стены, почти касаясь ногами погасшей жаровни. Песок рядом с ним потемнел от крови. Митька нерешительно тронул друга за плечо. Перевернуть? Да ведь вся спина изрезана! Но так – наверняка больнее. Вон, обожженные кисти прижаты к груди, вывернуты неловко. Сволочи! Княжичу – руки калечить!
