Ох, подумала Мона, выходя из библиотеки как можно медленнее, она ведь именно с Райеном, не с кем-нибудь другим, говорит о Лэшере, а Райен до сих пор не может произнести это имя. Но теперь Райену придется столкнуться с неопровержимыми доказательствами того, что он по-прежнему не желает принимать: документами, генеалогией, всем тем, что написано чудовищем, убившим его жену, Гиффорд.
Но Мона вдруг поняла, что ей совсем не обязательно оставаться в стороне от этого дела. Роуан только что снова разговаривала с ней как с человеком, который для нее много значит. Все изменилось. И если Мона завтра утром или днем спросит Роуан о тех бумагах — записях Лэшера, то Роуан вполне может и ответить.
Невероятно было видеть улыбку Роуан, видеть, как разбилась маска холодной силы, как на мгновение вспыхнули серые глаза, слышать низкий шоколадный голос, добавлявший улыбке тепла… Изумительно.
Мона наконец ушла. «Пора, пора, — твердила она себе. — Все равно тебе слишком хочется спать, чтобы подслушивать».
Последним, что она слышала, были слова Роуан о том, что всех из Хьюстона исследовали и внесли в каталог. Голос ее при этом звучал напряженно.
Мона до сих пор помнила тот день, когда все те вещи прибыли в «Мэйфейр и Мэйфейр», помнила тот запах, его запах, что исходил из коробок. Время от времени она по-прежнему улавливала этот запах в гостиной, но теперь он уже почти выветрился.
Мона рухнула на диван в гостиной, слишком уставшая, чтобы думать обо всем этом.
К этому времени все уже разошлись. Лили спала наверху, рядом с Беатрис. Тетя Майкла, Вивиан, вернулась в собственную квартиру на Сент-Чарльз-авеню.
В гостиной было пусто, ветерок влетал в окна, выходившие на боковую веранду. Там прохаживался взад и вперед охранник. «Не обязательно закрывать окна», — подумала Мона и вытянулась на диване лицом вниз, думая о Юрии, потом о Майкле, прижимаясь щекой к бархату и посапывая.
Ей говорили, что с возрастом она уже не сможет спать вот так. К этому Мона была готова. Такой сон всегда вызывал у нее ощущение обмана, как будто она отдавала вселенной некий промежуток времени, над которым сама была не властна.
Но в четыре часа, сама не зная почему, она проснулась.
Высокие окна оставались открытыми. Охранник снаружи курил сигарету.
Мона сонно прислушивалась к звукам ночи, к крику ночных птиц в темных деревьях, к далекому гулу поезда, шедшего вдоль берега, к шуму воды, что плескалась то ли в фонтане, то ли в бассейне.
