С губ Стоуна сорвался какой-то тихий звук, который можно было принять за смех. Он потер лицо рукой, а потом откинулся на спинку сиденья и посмотрел на Эмму. Дождевая вода тоненькими ручейками стекала по его лицу.
– Знаешь, я думаю, любой другой твой вопрос окажется гораздо легче, чем этот.
– Значит, ты несчастлив?
– О, я очень счастлив. Я работаю бок о бок со своими братьями. Я сам себе начальник, хотя на самом деле это не так уж здорово, как может показаться на первый взгляд. Я занимаюсь тем, что люблю. И все же… – Стоун тяжело вздохнул. – Иногда мне хочется делать что-то другое. Не для Кена или Ти Джея, а для себя.
– Например?
– Да ладно. Неужели ты действительно хочешь это знать?
– Вообще-то да. Может быть, мне нравится осознавать, что не я одна хочу, чтобы все было иначе. Может, мне нужно разделить с кем-то свои душевные терзания.
Стоун вскинул бровь.
– Знаешь, я на мгновение поверил, что небезразличен тебе.
– Может, действительно небезразличен.
– Слишком много слова «может». – Стоун внимательно смотрел на Эмму. – Раньше я занимался реставрацией старых зданий, и хочу вернуться к этой работе. Хочу полностью отреставрировать одно историческое здание в городе.
– Самостоятельно?
– Мне это нравится. Люблю работать руками.
Эмма и так уже знала, что у Стоуна золотые руки.
– Я прекрасно тебя понимаю.
Губы Стоуна изогнулись в еле заметной улыбке, которая согрела Эмме душу.
– Я знал, что ты поймешь.
Эмма вывела грузовик на дорогу, тяжело вздохнула, и ее грудь вновь пронзила резкая боль. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Каждая кочка агонией отзывалась в ребрах Эммы, но она ни за что не призналась бы в этом сидящему рядом мужчине.
Стоун молча наблюдал за ее действиями. Все закончилось, когда автомобиль подскочил на очередной кочке, и Эмма скорчилась от нестерпимой боли.
– Все, хватит.
Чувство самосохранения подсказало, что на этот раз нужно послушаться.
– Что такое? – Эмма посмотрела по сторонам. – Снова олень?
– Перелезай через меня. – С этими словами Стоун подвинулся ближе, обхватил Эмму за бедра и приподнял над своими коленями.
У Эммы на мгновение перехватило дыхание, когда Стоун оказался под ней, а она над ним, едва касаясь ягодицами его выпуклости. Она вовсе не хотела, чтобы так случилось, и искренне верила, что Стоун тоже к этому не стремился. Но так уж получилось, и они оба вдруг внезапно замерли.
Сорвавшийся с губ Эммы возглас, казалось бы, оживил Стоуна, и он усадил ее на пассажирское сиденье, в то время как сам скользнул на место водителя. С минуту он смотрел прямо перед собой и крепко сжимал руль. Воздух в кабине был теплым и влажным, а стекла слегка запотели, создавая интимную обстановку.
