— By заве ди — труазьем… — начала Глафира Семеновна, еле переводя дух. — А ведь это…
— Oui, oui, madame, le troisième… Encore un peu plus haut.
— Еще выше? Фу-ты, пропасть! Да она нас на каланчу ведет. Ведь это уж пятый!.. Глаша…
— Сянк, мадам, сянк… — старалась пояснить старушке Глафира Семеновна.
— Mais nоn, madame, c’est le troisième… — стояла на своем старуха и ввела в коридор.
— Фу, черт! Да неужто мы этажей считать не умеем?! Пятый… Скажи ей, Глаша, что пятый.
— Да ведь что ж говорить-то? Уверяет, что третий.
Старушка распахнула дверь из коридора в комнату и сказала:
— Voila, monsieur…
Николай Иванович заглянул и воскликнул:
— Да ведь это клетушка! Тут и одному-то не поместиться. И наконец, всего одна кровать! Нам нужно две кровати.
— Де ли… де… — пояснила старушке Глафира Семеновна.
— Oui, madame… Je vous mettrai…
— Говорит, что поставит вторую кровать.
Супруги обозревали комнату. Старая, старинного фасона, красного дерева кровать под драпировкой, какой-то диванчик, три стула, круглый стол и шкаф с зеркалом — вот и все убранство комнаты. Два больших окна были наполовину загорожены чугунной решеткой, и в них виднелись на противоположной стороне узенькой улицы другие такие же окна, на решетке одного из которых висело для просушки детское одеяло, а у другого окна стояла растрепанная женщина и отряхала, ударяя о перила решетки, подол какого-то платья, держа корсаж платья у себя на плече.
— Ну, Париж… — сказал Николай Иванович. — Не стоило в Париж ехать, чтобы в таком хлеву помещаться.
— А все-таки нужно взять эту комнату, потому надо же где-нибудь поместиться. Не ездить же нам по городу до ночи. И так уж часа два мотались, бог знает сколько гостиниц объездили, — отвечала Глафира Семеновна и, обратясь к старухе, спросила о цене: — Э ле при? Комбьян?
— Dix francs, madame… — спокойно отвечала старуха.
— Что такое? Десять франков! — воскликнул Николай Иванович. — Да ведь это разбой! Десять четвертаков по сорока копеек — четыре рубля… Совсем разбой!
Хотя восклицание было сделано по-русски, но старуха француженка поняла его, потому что пожала плечами, развела руками и произнесла в ответ:
— C’est l’exposition, monsieur.
— Она говорит, что из-за выставки так дорого, — пояснила Глафира Семеновна.
— Все равно разбой… Ведь такие каморки на такой каланче у нас в Петербурге по полтине в сутки ходят и уж много-много, что по семьдесят пять копеек. А то четыре рубля. Да я дам четыре рубля, дам и пять, но и ты дай мне настоящую комнату.
