— Если я мог это сделать, то, значит, я на все способен, — взволнованно пробормотал он. — Бог знает, что я натворил во время прежних приступов. Я не имел права туда ехать!
— Говард. — Эллери пересел в кресло у кровати. — Ты никому не причинил вреда.
— Но почему? Отчего я осквернил их могилу?
— Вполне объяснимое последствие шока. Ты всю жизнь боялся раскрытия тайны и, наконец, узнал, кто ты такой. Понятно, что ты отключился и в состоянии амнезии глубокое презрение, страх и ненависть, которые ты, очевидно, всегда испытывал к бросившим тебя родителям, вырвались на поверхность. И тут тоже нет никакой загадки: ведь твои чувства давно искали выхода. Я рассуждаю чисто психологически.
— Но я не чувствовал какой-либо ненависти!
— Конечно, не чувствовал, — на уровне сознания.
— Я вообще не испытывал к ним никаких чувств!
— Повторяю, на уровне сознания — нет, а в подсознании они были.
Говард остановился и помедлил у двери, ведущей в студию. Затем он вошел туда и до Эллери донеслись его шаги. Но звуки вскоре стихли, и в студии зажегся свет.
— Эллери, иди сюда.
— Ты не думаешь, что тебе нужно обуться? — Эллери неохотно поднялся с кресла.
— Черт с ними, с моими ногами и обувью! Иди сюда!
Говард стоял за подставкой для модели. На ней находилась вылепленная из пластилина фигурка маленького бородатого Юпитера.
— Что такое? — полюбопытствовал Эллери.
— Я говорил тебе, что бродил здесь прошлым вечером, после того как вышел из кабинета. И успел вот это сделать.
— Юпитера?
— Нет, нет, я имею в виду другое. — Говард указал на подставку. На пластилиновой подставке острым инструментом была процарапана подпись: «Г.Г. Уайи».
— Ты помнишь, как написал это?
— Ну, разумеется! Я даже помню почему. — Говард засмеялся каким-то скрипучим смехом. — Мне захотелось увидеть, на что похожа моя настоящая фамилия. Я всегда подписывал мои работы «Г.Г. Ван Хорн». И решил сохранить «Г.Г.» — ведь они не дали мне ни первого, ни среднего имени. Но фамилия Уайи была моя. И знаешь ли?..
— Что, Говард?
— Мне она понравилась.
— Тебе она понравилась?
— Да, понравилась. И до сих пор нравится. Там, в кабинете, когда отец впервые произнес ее, она еще ничего не значила. Но как только я поднялся наверх… она словно выросла во мне. Вот, посмотри.
Говард подбежал к стене и показал серию эскизов, прикрепленных к доске.
— Она до того мне понравилась, что я расписался на каждом эскизе для будущего музея: «Г.Г. Уайи». Черт возьми, я уже близок к тому, чтобы взять эту фамилию для профессиональной подписи. Эллери, неужели она пришлась бы мне по душе, если бы я их ненавидел?
