— Бессознательно? Вполне возможно. Чтобы скрыть от себя эту ненависть, Говард.
— Да я просто влюбился в фамилию моих родителей. А затем почему-то убежал из дома и проехал десять миль под проливным дождем, чтобы разбить их надгробный памятник? — Говард без сил опустился в кресло, и его лицо сделалось серым от усталости. — Вот что на меня находит, — медленно произнес он. — Когда я в нормальном состоянии, это одно. Но стоит мне отключиться, провалиться в черную дыру, и я превращаюсь в другого человека. В здравом уме я довольно приятный малый. Но когда наступает амнезия, становлюсь настоящим маньяком или дьяволом. В общем, доктор Джекил и мистер Хайд.[15]
— Ты снова драматизируешь.
— Неужели? Вряд ли осквернение родительского надгробия можно назвать разумным поступком. Это преступление. И ты прекрасно знаешь, что при всем различии мировых культур все они схожи в одном — в уважении к родителям. Как бы это ни именовать — поклонение предкам или «чти отца своего и мать свою!».
— Говард, тебе лучше лечь в постель.
— И если я добрался до могил моих родителей, то почему не мог кого-нибудь убить? Изнасиловать? Поджечь?
— Говард, ты же говоришь без умолку. Ложись спать.
Но Говард судорожно сжал руку Эллери:
— Помоги мне. Понаблюдай за мной. Не оставляй меня.
В его глазах застыл ужас.
И тогда Эллери подумал: «Он перенес свою привязанность с Дидриха на меня. И теперь я — его отец».
Эллери все же удалось уложить Говарда в постель. Он просидел у его изголовья до тех пор, пока несчастного не сморил крепкий сон.
Тогда Эллери на цыпочках спустился по лестнице, вышел из центрального особняка и провел отвратительный час в гараже, очищая грязь с родстера и с автомобиля с открытым верхом.
Когда Эллери, наконец, лег в постель, сквозь окна коттеджа уже проникли первые лучи воскресного солнца.
И на седьмой день пребывания в Райтсвилле он отдыхал от всех неоконченных дел, особенно от недописанного романа. Эллери старался не думать об издателе, который начнет возмущенно размахивать договором. Но его работа требовала ссылок на источники, если не дословных отрывков, и поэтому он твердо решил сделать перерыв.
Они отправились в церковь.
Эллери даже не представлял себе, до какой степени это оказалось кстати, и понял, лишь когда преподобный отец Чичеринг из церкви Сен-Пол в Дингле голосом, гремевшим точно у пророка или, скорее, напоминавшим приглушенные раскаты грома, — ведь они находились в Высокой церкви,
