– Устала? – робко спрашивала мама, подкладывая мне под бок мальчика.
Он слабо хныкал и колотил ручками.
– Корми, – нетерпеливо подгоняла она.
Я вынимала из-за пазухи пустой, вялый мешочек груди и тотчас засыпала тяжелым, беспробудным сном.
В одну из ночей мне причудилось, будто кто-то трясёт кровать и кричит: «Златка, проснись!» Я через силу разлепила глаза. Мамина холодная рука дёргала меня за плечо:
– На днях будет акция.
– Акция?! – тихо вскрикнула я. – Не может быть! Это всё выдумки.
– Ша-ша. – Мама прикрыла мой рот своей ледяной ладонью. – Мне сказал верный человек, – прошептала она.
Мальчик, зажатый между наших тел, начал ворочаться и кряхтеть.
– Ч-ш-ш, – зашипела мама, успокаивая его.
Мы прислушались к настороженной тишине комнаты, где на полу, на грудах тряпья, в каждом углу ворочались и вскрикивали со сна люди.
– Я договорилась с одной знакомой, она согласна взять ребенка. Её фамилия Станкевич, – словно издалека донёсся мамин шепот. – Если со мной что-то случится, не смей убиваться. Нам обеим всё равно не выжить. Осталось всего четверть стакана пшена.
Это тебе на самый черный день.
«Чёрный день!» Меня внезапно охватил озноб. За стеной послышались шаркающие шаги, кашель.
– Юден! Арбайт! (Евреи! Работать!), – донеслись гортанные голоса с улицы.
– Быстрей вставай! Опоздаешь, – испугалась мама. Я лихорадочно начала наворачивать на себя тряпьё. Она заметалась, пытаясь мне помочь. И когда я была уже у самых дверей, чуть слышно прошептала мне на ухо: – Запомни: Шорная 5. Катя Станкевич.
– Поговорим вечером, мама, – оборвала я её и выскочила за порог.
Назад, в гетто, нас пригнали лишь в конце следующего дня. На ночь нас заперли в заброшенном амбаре, неподалеку от кирпичного завода, на окраине города.
Было ещё светло. У ворот стоял Головняк, самый злобный из полицаев. Увидев нашу колонну, пьяно засмеялся:
– А, птахи, прилетели-таки до своего гнёздышка! А мы здесь без вас вчера вечером повеселились. Постреляли немножко жидков. Ну, танцуйте на радостях! – Вскинул карабин, повёл его вдоль колонны и грозно прикрикнул: – Ну! Танцуйте!
Колонна на миг замерла. Внезапно вокруг меня послышалось шарканье и топот. Я стояла, оцепенев. И вдруг очнулась, почувствовав свои ноги. Они быстро, пружинисто двигались, переступая с пятки на носок. Казалось, зажили своей, отдельной от меня жизнью. Головняк яростно цикнул слюной и покачнулся:
– Гэть отсюдава! Жидовня! Гэть!
Мы стояли, не шевелясь. Потом по одному начали проскальзывать через арку ворот. Миновав плац, я стремглав помчалась к нашему дому.
