– Зачем ты так? —упавшим голосом прошептала мама и тихо всхлипнула.
– Не нужно! Слышишь? — и прижала к себе хрупкое старушечье тело. — Оставайся здесь со мной.
– Здесь? — с ужасом вскрикнула мама. — Ты ничего не понимаешь. Ты была еще маленькая, когда началась война, — залепетала она. — Я тоже тогда никуда не хотела уезжать. Но Соня настояла и оказалась права. Твой отец, светлая ему память, с трудом посадил нас в последний эшелон. Если б не Соня…
– Что произошло между вами? Почему мы с тобой уехали от бабки Лукерьи? – внезапно вырвалось у меня.
– От бабки Лукерьи? — повторила она растерянно. – Кто тебе рассказал?
– Я помню, мама. — и в упор посмотрела на неё.
– Что ты помнишь? Что?
– Крестик на шее. Сани. Снег. Сильный мороз. Ты толкала меня: «Не спи, Маша! Не спи!» Меня тогда звали Машей. Ты все время твердила: «Тебя зовут Маша Кулешова».
Мама резко отпрянула:
– Не может быть! Прошло столько лет!
– Всего лишь полвека, — натянуто улыбнулась я. — Из-за чего вы поссорились? Из-за меня?
Мама сникла под моим взглядом:
– Какое это теперь имеет значение? Важно, что все мы выжили…
… Я напряженно смотрела на беспрестанно шевелящиеся, бесцветные губы старика. И вдруг неожиданно для себя спросила:
– Вам приходилось когда-нибудь ездить зимой в санях?
– Зимой? В санях? — Седые брови Зибуца изумленно поползли вверх. — Цо пани мувэ? Не разумем.
От удивления он перешел на польский. Потом нахмурился:
– Боюсь, вы похожи на мою Рахел. Она тоже всегда думала о своем. То, что было ядром всей моей жизни, ей казалось всего лишь никому не нужной скорлупой. Рахел считала, что я — жестокий человек. — Он испытующе посмотрел, словно призывая меня в судьи.
— Да, я не хотел иметь детей. Я просто боялся. Этот безумный мир.
Эта власть, — он на миг запнулся. — И потом, мой характер. Чем старше становился, тем всё больше и больше чувствовал, что становлюсь похож на своего отца. «Нет! — сказал я себе. — Это счастье не для тебя, Ицхак!» Рахел не могла меня понять, — внезапно с раздражением вскрикнул Зибуц. — Ей хотелось кого-то пеленать, нянчить, кормить. А тут начались отъезды. Она решила все бросить и попытаться устроить свою жизнь там. В последние месяцы мы часто ссорились. Она плакала: «Зачем ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж? Разве тебе нужна семья? У тебя есть твои камни!» Произнеся последнее слово, Зибуц вдруг замер. Потом властно схватил меня за руку:
– Идемте. Здесь недалеко.
Старик шел так быстро, что я с трудом поспевала за ним. Куда делось его шарканье, его шажки – маленькие, робкие, словно нащупывающие твердую почву под ногами. Петляя дворами, вывел к заброшенному пустырю, заросшему пышными высокими кустами боярышника. Неподалеку высились многоэтажные дома. Оттуда доносился приглушенный шум машин. Где-то в стороне была дорога. Здесь царила тишина, словно мы оказались за городом.
