– Оглянись вокруг! Все давно уехали. Кацы, Горелики, Заксы. — Мама загибала один за другим сухонькие морщинистые пальцы. — На нашей улице мы остались последние. — Она дернула меня за руку.
— Что молчишь?
Внезапно цепко схватила за локоть и потащила по длинному извилистому коридору:
– Не упрямься. Еще есть время. Можно все оформить, и ты поедешь с нами.
– О чем ты, мама? — слабо сопротивлялась я её натиску.
Из-за поворота раздался высокий голос тети Сони:
– Женя! Где тебя носит? Пиши! Простыни махровые – пять штук, простыни льняные – двадцать. Пиши! Кому я диктую? Стенке?
Мама рывком распахнула белую высокую дверь. Тетя Соня обернулась и, смерив меня взглядом, процедила:
– Смотрите, кто пришел! Наша шикса (иноверка). Явилась не запылилась.
– Нам нужно серьезно поговорить, — храбро начала мама, и я заметила, как жалко у неё дрожат щеки.
– Поговорить? – деланно удивилась тетя Соня. Я перехватила испуганный мамин взгляд. — О чем говорить? – все больше и больше раскаляла себя тетя. – Я давно раскусила эту штучку! Она из тех, кто умеет устраиваться в жизни. Знаешь, для чего она разводит эти свои турусы на колесах?
И тетя, передразнивая меня, закатила глаза, сложила губы бантиком и перешла на фальцет:
– Что я там буду делать? Я умру от тоски!
Затем Соня повернулась ко мне, словно только сейчас заметила мое присутствие, и театрально засмеялась:
– Ну скажи, что ты любишь Родину. Что ты готова жить до конца своих дней среди этого быдла и стоять часами в очередях за буханкой хлеба. Ну скажи что-нибудь! Скажи! — Внезапно ударила кулаком по столу. — Да ты просто трусишь! Не хочешь рисковать! А зачем? Пусть две старухи поедут, устроятся, обживутся, а потом явишься на все готовенькое. А сейчас багаж, документы, билеты – все на их плечи. Только смотри, не просчитайся. — Тетя бросила на меня гневный взгляд и подбоченилась. — Кстати, хочу тебя обрадовать — твой мальчик решил ехать с нами.
Я стояла, не проронив ни слова. Внезапно Соня накинулась на маму:
– Опять глаза на мокром месте! Хочешь совсем ослепнуть? Мало ты пролила из-за неё слез во время войны? Не бойся! Через полгода эта цаца примчится как миленькая.
Я отступила в коридор и плотно закрыла за собой дверь.
– Ты не должна обижаться. Соня смертельно устала. Обещай еще раз все хорошенько обдумать. Помни, ты остаешься здесь совершенно одна. — Задыхаясь, мама, наконец, нагнала меня.
– Я привыкла одна, — отрывисто бросила я в полутьму коридора, нащупывая холодную ребристую головку английского замка.
