Да и какое отношение может иметь аидыше меншь (человек) к тому, что делалось в той бандитской стране?
– А вы к Польше? — с неприязнью бросила я.
Он горько усмехнулся, покачал головой:
– Теперь мне понятно, почему пани до сих пор не уехала из этой варварской страны.
– Это мое право, – резко оборвала я.
Но старик точно не слышал меня:
– Кажется, мы с пани одной крови. Наша несчастная любовь к чужой земле. Зибуц понимает, что это такое, – его голос дрогнул, – она держит за горло до конца дней, куда бы тебя ни забросило.
Он порывисто вынул из кармана серую тряпицу и вытер лоб:
– Я дорого заплатил за эту любовь. Уже ничего не исправишь.
Но пани должна знать. Что бы аид (еврей) ни делал – ему рано или поздно показывают на дверь. Так говорил мой отец. К сожалению, история это подтверждает.
– Прошу прощения, мне нужно в отель, – сухо сказала я, не глядя ему в лицо.
– Пани, кажется, остановилась в «Эуропе»? — осторожно спросил старик.
Я кивнула.
– Позвольте проводить пани? — и чопорно поклонился.
Он повел меня по узкой кривой улочке, то и дело учтиво подавая руку: «Позвольте, пани». По дороге остановился возле обветшавшего двухэтажного здания:
– До войны тут был хедер, библиотека. Всё это финансировали мы, Зибуцы.
И двинулся дальше неспешной стариковской походкой. Какоето время мы шли молча. Вдруг он отрывисто спросил:
– Пани надолго к нам?
– В конце недели уезжаю домой, – ответила я.
– Так быстро?! — неожиданно встревоженным голосом воскликнул Зибуц и озабоченно нахмурился.
Я с удивлением посмотрела на него. Он отвел глаза и смущенно улыбнулся:
– Пани разместили в номере семь? Так?
– Откуда вы знаете? — поразилась я.
– Когда-то это был самый комфортовы номер. Люкс. Там еще есть такие голубые ширмы?
Не дожидаясь ответа, с ненавистью выдохнул:
– Эта власть всё уничтожила. Вернее, сначала украла, а потом уничтожила. Ганувим (воры)! Эту ширму мой дед выписал из Японии. То был его хотель. На ступени сохранилась надпись: «Арон Зибуц». Вы заметили?
– Нет, – и в растерянности покачала головой.
Мы прошли под низким сводом арки к кованым воротам крепости, куда уже доносился шум города. Я с облегчением вздохнула:
«Еще несколько минут. Попрощаюсь – и всё».
Он остановился, взял мою руку и поднес её к своему морщинистому, плохо выбритому лицу:
– Дзэнькую, пани, – Голос его дрогнул. – Могу ли я встретится с вами завтра? — Старик просительно заглянул мне в глаза. — Пани будет интересно. Зибуц знает этот город как свою ладонь.
