Бенчик, по-детски склонив голову к плечу, не перебивая, выслушивал Аврама. И когда тот, наконец, выдыхался — покорно говорил:
— По-своему, вы может быть и правы, папа, но я думаю иначе.
Однажды, не стерпев, дед схватил Бенчика за плечи:
— Ты думаешь, мне хорошо? Думаешь, мне весело? Но я шуткую. Дурюсь.
— Папа, зачем вы хотите у меня забрать мою последнюю надежду в этой жизни? — тихо произнес Бенчик.
— Смотри, какой нежный! — проскрипел вдруг охрипшим голосом Аврам. — А как же я? Без надежды? Без твоего Б-га? Я вижу, ты Ему уже все простил: и твою маму, которая умерла в гетто от голода и холода, как нищая под забором, и нашу Суламифь, и твоего дружка Айзика. Где их могилы, я тебя спрашиваю? — Дед с силой тряхнул Бенчика. Потом оттолкнул его от себя. — А я Ему ничего не простил. Я — злопамятный.
Бенчик, как всегда, стоял, понурив голову. Но тут вдруг вскинулся:
— Папа, вы говорите так, как говорили все отступники во все времена: «Но если Он с нами, то почему постигло нас это?». Как все отступники, вы ищите причину в Нем, а не в нас, отступивших от Него». Мне жаль вас, папа. Вы одиноки в этой жизни. У вас в душе вместо цветущего сада безводная пустыня.
…Обычно, все кончалось тем, что Зяма, самый младший из внуков, но не по годам мудрый, подбегал к Шошане и целовал ее в щеку:
— Не надрывай свое сердце, бабушка.
Шошана всхлипывала и, прижимая меня к себе, шептала сквозь слезы:
— Нам мало одной сироты в семье?!
— Уходите! — командовал дед. — Ей нужно выплакаться!
И, приобняв бабушку за плечи, уводил ее в спальню, приговаривая и подпевая сладким голосом:
— А с кем мы сейчас выпьем по рюмочке? С Шошеле. А у кого сегодня глазки на мокром месте? У Шошеле! А кто сейчас баиньки ляжет? Шошеле. — А нам отрывисто бросал через плечо: — Немедленно все уходите!
И я с Каганасами отправлялась на Жверинас. По дороге Зяма крепко держал меня за руку, и если пыталась вырваться, строго прикрикивал:
— Не рыпайся! Я отвечаю за тебя перед бабушкой Шошаной.
В детстве Зяма добровольно взваливал на себя тяготы семьи, а когда подрос, то стал скорбеть от несовершенства этого мира.
Рано утром мы с Бенчиком ехали на трамвае к Шошане. Она встречала нас так, будто вчера ничего не случилось. Усаживала, как всегда, Бенчика завтракать, притворно ругая при этом Хану за лень:
— Хорошая у тебя жена! Нечего сказать. Муж уходит на работу без крошки во рту!
— У меня с утра нет аппетита, мама, — деликатно отнекивался Бенчик.
