— Да нет. Не думаю. Знаешь, буду стараться жить так, как раньше. Если получится, конечно, — я призадумался. — У тебя никогда не бывало такого ощущения, будто все, что тебя окружает, выдумано? Будто все эти стены, и эти люди — всего лишь фикция. Не бывало?
— Каждый день, — резко ответила мне моя новая собеседница. — Особенно это касается тех мудаков, которые сделали со мной это, — она указала жестом руки на разорванные колготки.
— Они приставали к тебе?
— Нет, кофе предлагали выпить! — съязвила девушка. — Конечно, они приставали. Разве не видно?
Я кивнул в знак согласия. Пересекся взглядом с официантом, который мимолетно оглядывал нас. Осознав, что его слежка раскрыта, он принялся заниматься своими делами. Я выпил еще немного кофе.
— Что ты вообще делаешь в такое время в этом районе? — спросил я свою собеседницу.
— Не строй из себя папашу! — резко ответила она. — Мне уже есть восемнадцать. Захотелось прогуляться как следует. Подруги куда-то укатили, — она озадаченно посмотрела по сторонам, будто бы пытаясь найти какую-то важную вещь. — И вот… я здесь.
Несмотря на всю свою резкость, моя новая знакомая показалась мне весьма и весьма милой. За твердой оболочкой, как это обычно и бывает, скрывается нежная душа. Мне безумно хотелось, чтобы эта душа была чиста и прекрасна. Она могла заставить меня верить во что-то хорошее и светлое.
Я думал, что моя дочь могла бы стать такой же, как она. Ей было бы восемнадцать — трудный возраст, время перемен. Я был бы уже совсем немолод и, вероятно, чуточку мудрее. Мое сердце сжималось бы при одной мысли о том, что с моей дочуркой может что-то случиться на злых улицах города. Поистине, безгранична родительская любовь. Я чувствовал ее сквозь призму времени и обстоятельств. Я проецировал ее на малознакомого мне человека, которого ветрами судьбы занесло в ту же гавань, что и меня самого.
Но что случилось с моей дочерью? Почему я не мог коснуться ее теплой руки, посмотреть в ее юные и прекрасные глаза? Что скрывал я за баррикадами своей жестокости?
— Знаешь, мы с тобой чем-то похожи, — сказал я девушке.
— Да? Разве что остатками помады на губах, — она усмехнулась. — Ты не извращенец ли часом? Или твоя подружка настолько страстная?
Я машинально дотронулся пальцами руки до своих губ и стер все, что могло выставить меня не в самом лучшем свете. Помада… Дина… Секс. Химия отпускала меня, и я забывал то, что происходило на протяжении ночи. То была защитная реакция моего подсознания, не иначе.
