Я перетянул руку Артема жгутом так сильно, что мне показалось, будто кожа его стала трескаться, обнажая миру окровавленные мышцы. Он ничего не чувствовал в тот момент — ощущение прихода от героина все еще выгуливало его под облаками, на высоте, недоступной для трезвого разума.
Меня трясло так, будто бы передо мной стояла голая девушка, в которую я был влюблен в школьные годы. Будто бы мне было всего шестнадцать, и я еще не имел никакого сексуального опыта, был совершенно трезв и не особо понимал, что нужно делать. Как будто я не мог оторвать взгляд от ее твердых сосков и ложбинки между бедер, которая так сильно манила меня. Я хотел исследовать контуры ее тела, но не мог понять, с какой стороны подступиться. Горло мое пересыхало, руки становились холодными, так что первые прикосновения теряли теплоту невинности, становились весьма грубыми и, в то же время, очень неестественными.
Я держал в руке шприц, содержимое которого было предназначено для меня. Артем готовил раствор с самыми благими намерениями, но он не знал, что я собираюсь сделать. Он не мог знать ничего, потому что он не был мной. Он не мог читать мои мысли, чувствовать то, что чувствую я. То была великая привилегия. Он мог бы стать мною, но оказался слишком слаб для этого. Я должен был преподать ему урок.
— О, расслабься, — говорил я так, будто собирался выплеснуть свое семя на его лицо. — Ни о чем не беспокойся. Ты почувствуешь такое удовольствие, которое не чувствовал никогда в своей жизни… в своей никчемной, грязной жизни, сукин ты сын…
Присев перед спящим Артемом на колени, я нащупал вену, ввел в нее иглу и медленно выдавил содержимое шприца. То был момент блаженства для меня.
— Да… разойдитесь, облака… свети, солнце… все будет хорошо…
Я повторял эти слова снова и снова, стоя на коленях перед Артемом. Первые судороги были еле заметны. Мне казалось, будто в давно умершем теле стали проявляться первые признаки жизни. Движение. На самом деле, все было иначе. Смерть проявляла свои первые признаки. Движение.
Быть может, смерть проявляет себя еще при рождении человека. Быть может, она появляется только после жизни. Быть может, все это одно и то же. Как бы кто ни относился к данному вопросу, можно сказать лишь одно: узнать правду каждому суждено в свое время. Я отправлял Артема на поиски правды, в вечное путешествие. Я чувствовал себя практиком этой жизни.
Судороги усиливались. Беспомощная рука, подобно плети, пронеслась у меня перед лицом, оттого я попятился назад и упал на пол. Артем затрясся так, что кровать начала ходить ходуном. Из его рта полезла пена цвета слоновой кости. Она пачкала и без того грязный плед, который согревал тело Артема холодными ночами.
